Пустая - Яна Летт
Конечно, любой, кто приглядится, узнает во мне пустую – по белой коже, цвету волос и ногтей. И все же теперь это не так сильно бросалось в глаза. Я подумала, не купить ли еще и перчатки, а потом вдруг вспомнила усмешку Сороки и устыдилась собственных мыслей.
Я быстро добралась до ворот, проскользнула мимо блюстителя – за выходящими из городка он следил еще менее бдительно – и оказалась в городе, шумном, веселом, живом.
На этот раз я знала, куда идти. Я решила, что могу посвятить один день тому, чтобы лучше рассмотреть город и освоиться. Я собиралась вернуться в Сердце города, к красивым людям и зданиям, а потом полюбоваться на Летучую Гавань и район Огней. Мне хотелось дойти и до Портового Котла – после историй Сороки я представляла его во всех подробностях.
День пролетел быстро. Я дважды обошла по кругу дворец правителя, вместе с толпой зевак посмотрела на смену караула у памятника героям, попробовала жареные каштаны с лотка, а еще копченую сосиску в булке, щедро политую острым пряным соусом. Зашла в картинную галерею и главный храм – там я провела почти четыре часа.
Особенно мне запомнилась одна из картин в зале, посвященном истории последних войн. Огромное полотно, занимающее целую стену, запечатлело разрушение города на границе Арты и Бирентии с помощью надмагического оружия. Волна зеленого пламени, как живая, струилась, падая на город с небес, и жители города застыли в живописных позах, по-разному передающих их ужас перед неизбежностью ужасного конца. Женщины прижимали к груди детей. Старик с длинной седой бородой воздевал к небу шишковатый кулак, то ли проклиная, то ли грозя. Юноша, стоящий рядом с ним, обнажил оружие; еще один целился в пламя из ружья, закрывая собой плачущую старуху. Очень страшная картина – я, наверное, не меньше получаса стояла перед ней, как зачарованная, рассматривая мельчайшие детали, написанные художником с необыкновенной точностью.
Другой зал был посвящен семейным портретам правителей – я залюбовалась роскошными нарядами женщин и причудливыми прическами мужчин. Выйдя из галереи, еще некоторое время кружила вокруг, от всего сердца жалея, что не умею рисовать.
Ни смотрители, ни женщина, продававшая билеты, не сказали мне ни слова, поэтому я осмелела и решилась зайти в главный храм Уондерсмина. Построенный века назад, хранящий множество сокровищ, он был действующим, а потому не считался музеем и зайти туда можно было бесплатно. Я долго разглядывала разноцветные витражи, изображающие Отпустившего, дарящего благодарным людям чудеса науки и ремесел. Отпустивший выглядел как человек – бледный, высокий, темноволосый. Над его головой разливалось золотое сияние. На руке не хватало пальца.
Очень старый храмовый служитель подслеповато сощурился, завидев меня, и изобразил знак благословения – провел костлявым пальцем в воздухе от одного моего плеча к другому. Я тихонько поблагодарила его, радуясь, что он не видит моего лица.
На выходе из храма мне снова повезло – я попала прямиком в толпу, собравшуюся на площади, чтобы поприветствовать правителя с наследником, выезжающих из дворца. Меня стиснули со всех сторон и удачно вынесли в первые ряды, так что я оказалась совсем близко к дороге, по которой ехал кортеж. Впереди – ряды блюстителей, за ними – богато одетые женщины на лоснящихся конях. Женщины бросали на дорогу цветы из корзин у пояса. Копыта следующих за ними коней превращали цветы в пеструю кашу.
Следом медленно катился паровой автомобиль без крыши, украшенный цветочными гирляндами и разноцветными огоньками.
За водителем на подушках расположилась семья правителей. Сам правитель, очень тучный, со скучающим взглядом и ярко-алым носом, выглядел не слишком величественно, и я ощутила смутное разочарование. Даже со своего места в разящей потом и пылью толпе я чувствовала исходящие от него запахи скуки, цветочного масла и алкоголя.
Правительница была супругу под стать – очень полная, с белой рыхлой кожей. Впрочем, она явно считала себя неотразимой – платье на ней было весьма открытое. Рядом с ней сидел мальчик лет десяти, бледный, остроносый, с большими темными глазами. Вид у него был печальный, и почему-то мне стало его жаль.
На следующем ряду сидений разместился всего один человек – черноволосый, с проседью, в очках с непроницаемыми стеклами. Он, в отличие от правителя, не выглядел скучающим, хотя смотрел только прямо перед собой. В какой-то момент он наклонился вперед и что-то сказал правителю прямо на ухо. Тот громко расхохотался и, извернувшись, похлопал черноволосого по плечу.
Толпа бесновалась, кричала, рукоплескала.
– Правитель!
– Правительница!
– Судья! Судья!
– Наследник…
– Судья!
Я заметила, что этот последний титул звучал чаще прочих, и догадалась, что мужчина, сидевший в автомобиле сзади, и был тем самым загадочным Слепым Судьей. Мне захотелось рассмотреть его лучше, но кортеж уже проехал.
Толпа, какое-то время подождав, не произойдет ли еще чего-то интересного, постепенно разбрелась.
К моменту, как я дошла до Летучей Гавани, начало вечереть, а я приободрилась больше прежнего. Кажется, Сорока был прав насчет горожан. Они были куда менее суеверны, чем жители окраин, – за все это время никто меня не тронул. Я начинала надеяться, что тут до меня никому не будет дела.
Район Летучей Гавани освещали тысячи фонарей – огромные платформы, к которым приставали воздушные суда, не давали естественному свету проникать на его улочки. Многочисленные винтовые лифты поднимали желающих наверх.
Подъем стоил мне пары монет. С собой я прихватила засахаренное яблоко на палочке, намереваясь съесть его наверху, глядя на город. На платформе кроме меня было еще несколько человек: пара женщин с горланящими мальчишками лет десяти, пожилые супруги и группка молодых парней – то ли студентов, то ли школьников. Было тесновато, и мне стало не по себе. Здесь я привлекала к себе куда больше внимания, чем на улицах. Матери дергали сыновей на себя и поглядывали на меня неприязненно. Пожилая дама что-то прошептала мужу на ухо, косясь на меня, и тот недовольно хмыкнул. Парни – разряженные в пух и прах, все в расшитых камзольчиках и хороших сапогах, сынки богатых родителей – хихикали и перешептывались.
Хорошее настроение сразу как рукой сняло. Я отвернулась, ссутулилась, как будто это могло помочь мне спрятаться от осуждающих взглядов, натянула капюшон пониже.
– С едой сюда нельзя вообще-то. – Кажется, это говорил пожилой мужчина.
– Платформу тряхнет, и мы все в этой липкой дряни перемажемся, – прошипела дама, и я опустила руку с яблоком вниз.
Аппетит у меня пропал, и теперь больше всего на свете мне хотелось бросить яблоко через борт платформы. Впрочем, тогда им наверняка не понравилось бы, что оно перепачкало безупречные улицы Уондерсмина.
Платформа с мягким стуком причалила и остановилась, слегка покачиваясь. Двери со скрипом открылись, и пожилые супруги первыми устремились к выходу, как будто лишнее мгновение в моей компании могло их окончательно доконать. Я последовала за ними. Мои руки дрожали – я сама не могла понять, от обиды или от злости. А ведь этот день так хорошо начинался.
Но потом я увидела Летучую Гавань – и забыла обо всем на свете. Дирижабли, огромные, похожие на ленивых величественных китов, крохотные вертлявые воздушные шлюпки, скоролеты, легкие и маневренные, но вместительные… И кого тут только не было! Скоролетчики в длинноухих кожаных шапках, капитаны дирижаблей, сверкающие заклепками и гербами правителя, воздушные бродяги, путешественники, груженные самым разным скарбом, кричащие дети, нарядные женщины… Повсюду сновали торговцы, неподалеку от причалов, как грибы, росли зонтики закусочных и кофеен. У меня над головой с ехидным криком пронеслась яркая заморская птица и угнездилась на плече своего хозяина. Кто-то толкнул меня в бок – случайно. Толпа закружила меня, и я перестала думать о своей обиде. Как зачарованная, я блуждала в лабиринтах Летучей Гавани и теперь уже почти жалела о том, что потратила столько времени в картинной галерее. В конце концов, как ни прекрасны картины, они неподвижны, не то что настоящая жизнь – непредсказуемая, яркая, чудесная.
Тут и там по краям платформы были смотровые площадки самых разных размеров и форм: для любителей уединения, для парочек, для компаний. На некоторых стояли скамейки или даже столики для романтических ужинов; все без исключения были надежно огорожены. Я выбрала крохотную полукруглую площадку в плохо освещенном углу. Она была как будто специально для меня сделана –
