Корона льда и лепестков - Шеннон Майер
Я перевернула книжицу. На обратной стороне остался смазанный отпечаток пальца, будто случайный. Я приложила к нему свой большой палец, и у меня получилось закрыть даже меньше половины.
– Он принадлежал Рубезалю, – прошептала я.
Цинт подобралась ближе.
– Уверена?
Я показала отпечаток.
– Его сделал Руби. Это же дневник, просто гигантского размера. В нем может найтись хоть что-то.
По крайней мере, я надеялась – как никогда в жизни. До сих пор мы не обнаружили ничего полезного и перелопатили всего лишь крошечную часть библиотеки.
Может быть, только может быть, дневник приоткроет нам тайну арфы или гиганта, который ею владеет.
И все же я поймала себя на том, что колеблюсь, причем вовсе не из-за усталости.
Я боялась.
На каждом шагу я сталкивалась с чем-то более страшным. Что, если так будет и сейчас? Что, если дневник лишь покажет, что способа победить Рубезаля нет?
Или…
– А если прочитанное заставит меня ему сочувствовать? – спросила я вслух, хотя после того, что он сделал с Ланом, все внутри меня противилось этой мысли.
– Не заставит, – твердо произнесла Цинт. – Ты же знаешь.
Несмотря ни на что, я не была так уверена. У нас с Рубезалем оставалось много общего. Он стал изгоем для своей семьи и женщины, которую любил. Его бросили в Треугольнике, и никого не было рядом, чтобы ему помочь.
– Какое-то время мы шли общим путем, Цинт. Я его понимаю и не могу это отрицать.
Цинт погладила меня по спине, поддерживая, ободряя.
– Если захочешь сжалиться, когда он будет на коленях, то пожалуйста, твое право. Но сперва мы должны поставить его на колени, Алли. Ради всех фейри. Ради Фаолана.
Подруга права. Не нужно беспокоиться, пока я не прочитаю все, что содержится на страницах дневника. К тому же одна только мысль о Рубезале, стоящем на коленях, наполняла меня мрачным удовлетворением. И все же…
Этот шаг казался мне особенным. И мне нужно его пережить наедине с собой.
– Я… дашь кружку?
Цинт протянула ее мне.
– Хочешь повидать Лана?
Я кивнула и, покинув библиотеку, принялась пробираться мимо груд просмотренных и забракованных книг по коридору в комнату, где на кровати под кучей одеял лежал Лан. Над его левым плечом торчал наконечник огненного копья. Оно было по-прежнему привязано к Лану и, словно камин, испускало волны жара.
Я села на край постели, поставила кружку на тумбочку.
– Я не могу… нет, слово не то. Я не хочу делать это без тебя, Лан. Я сражаюсь за тебя здесь, но ты, где бы ты ни был, должен сражаться, чтобы остаться со мной.
Положив дневник на кровать, я открыла первую страницу. Буквы оказались аккуратными, ровными и так непохожими на почерк, который я ожидала увидеть.
Я начала читать Лану вслух.
Сегодня видел свою красавицу.
Она одарила меня редкой улыбкой, и, если я однажды и думал, что моя душа от нее освободится, эта улыбка стерла всякую надежду.
Ана еще так молода для возложенной на ее плечи мантии. Слишком юна. Мое сердце ежедневно разбивается, когда я вижу, как она убивает себя, играя эту роль. Я мог бы облегчить ее бремя. Если б она только позволила мне встать рядом, не позади, я избавил бы ее от тяжкой ноши.
Не могу бездействовать, когда союз со мной – идеальное решение.
Думаю, я нашел ответ. Способ покорить ее сердце.
Я понимаю: я гигант – и каким бы маленьким ни пытался казаться, истины это не изменит. Ана, однако, отличается от других, она видит лишь сердце существа, и я не могу представить, что она от меня отвернется.
Я раз за разом доказываю ей свою значимость.
Я с трудом сглотнула и обнаружила, что моя рука сжимает слишком холодную руку Лана.
Сегодня прибыл Благой король.
Он хорошо скрывал восхищение моей Аной, но я наблюдал. Видел в глазах короля сияние так же ясно, как другие наверняка видят его в моих. Она – темная звезда в бескрайнем ночном небе. Она – загадка и красота, ум и огонь. Беспокоюсь, что король, которого многие называют бесконечным светом, сумеет ее ослепить… но нет, я не буду об этом думать.
У нее мое сердце, и я не могу поверить, что она меня отвергнет. Завтра переговорю с Эвлю. Она обещала зацепку.
– Он знал твою мать, Лан, – выдохнула я и вновь задумалась, почему Эвлю отдала мне копье для Лана.
Действительно ли она хотела помочь сыну или это была всего лишь уловка, чтобы копье оказалось ближе к Рубезалю и он смог его украсть?
Не была ли дочь Луга предательницей?
Мозг пытался сложить воедино кусочки мозаики, но шестеренки слишком вяло шевелились.
Протянув руку, я взяла кружку с напитком, который для меня приготовила Цинт. Один глоток – и я вся скривилась.
– Эспрессо?!
Цинт знала, что я терпеть не могу эту человеческую фигню, но… вдруг кофеин поможет там, где не справляется никакая магия. Я вернулась к чтению.
Эвлю дала мне сведения, которые помогут в поисках. Верю, что меня ждет успех.
– Точняк, предательница, – буркнула я, не отрывая взгляд от страницы.
Она у меня!
Музыка невероятно прекрасна. Я сыграл для моей Аны, и она умоляла меня остаться на всю ночь и продолжать. Именно на это я и надеялся. Арфа придает мне значимость, которую теперь видят все.
О моей значимости говорит одно то, что я способен на ней играть. Ана это понимает. Даже Благой король это видит.
Я, Неблагой фейри, ношу арфу Луга и порождаю музыку, такую же изумительную, какую однажды порождал легендарный герой.
Оставалась всего одна страница, и я испугалась, что записи закончатся прежде, чем я найду хоть что-то ценное.
Она меня изгнала.
И тем самым разбила мне сердце вдребезги. Я играл для нее, я угощал ее своим особенным чаем, чтобы показать, чего стою. Все, чего я хотел, – чтобы она увидела, что я заслуживаю ее любви. Я достоин ее любви, и все же она меня изгнала.
Моя Ана назвала меня чудовищем.
На бумаге остались огромные пятна.
Следы слез, которые пролил гигант.
Сердце сжалось. Я не хотела испытывать к Рубезалю ничего, кроме ненависти, после всего зла, что он причинил мне и остальным. Но я была нежеланным ребенком. Меня изгнали, подставляли и преследовали. И все же, несмотря на все, я решила поступать правильно. Наверное, мне просто было грустно и обидно, что вместо других дорог, лучших и светлых, Рубезаль выбрал свою.
Отправляюсь к Благому королю. Возможно, сумею его использовать.
Если Ана не будет моей, то она не будет ничьей.
