Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова
Волчья пасть лязгнула над его рукой, спасло только то, что тарантас снова выровнялся. Влезть обратно не получалось, руку, цеплявшуюся за край крыши, свело судорогой. Казалось, пальцев на ней уже нет вовсе.
– Рика, помоги ему! – взвизгнула Кара.
– Не надо! – захлёбываясь воздухом, отозвался он.
Но легенда, схватив нож в зубы, уже лезла через козлы, где продолжал сверкать и вспыхивать клинок. Оттуда же раздавались пистолетные выстрелы. Пистолет был у дядюшки Рибла, и ещё сегодня он шутливо говорил, что давненько не пускал эту рухлядь в ход. Рика передвигалась, цепляясь за деревянные крепления на крыше, где, вероятно, привязывали обычно крупный небьющийся багаж. Повиснув на одной руке и удерживаясь на идущем через весь низ тарантаса бортике, она на лету ударила ножом в горло маленького волчонка. Кровь плеснула ей на лицо, она швырнула тело вниз и быстро преодолела остаток пути. Цепляясь за крышу одной рукой и держась другой за ходящую ходуном дверцу, она – снова с ножом в зубах – коротко велела:
– Впихивай их.
– Я упаду!
Голубые глаза зло сверкнули:
– Я её подвину! И удержу. Давай!
Он понимал её с трудом. При последнем крике Рика дёрнулась вбок и лезвие прошлось по краям её рта. Она напряглась и подалась назад, заставляя дверцу немного закрыться – так, чтобы мальчик нашёл опору. Он выпустил ручку и принялся быстро задвигать коробки назад, как можно дальше. У одной открылась крышка, но выпасть успели только два пузырька. Коробка была большая, пришлось навалиться всем весом.
– Молодец! Почти всё!
От тряски его швырнуло прямо в ноги Рике, но она держалась всё так же ровно и не давала упасть. Кровь с её губ заливала лицо ему. Он с усилием упёрся руками в край проёма, встал и оттолкнул под сидение последнюю коробку.
– Залезай ко мне!
Она покачала головой и захлопнула дверцу окончательно. Миг – и в дерево вошло лезвие ножа, так, что защёлка больше не ездила. Дверь только мелко тряслась.
Он высунулся в окно и увидел, что легенда снова отбивается, вторым ножом. В крови она перепачкалась уже вся, понять, где чужая, а где её собственная, не удавалось. Ярко-красное сияние кулона ударило по глазам. Мальчик буквально сполз на сидение и закрыл лицо руками. Трясло уже меньше, хотя скорость росла. Спереди всё чаще звучали выстрелы и крики. А вой… кажется, становился глуше. Отставал. Удалялся.
Неужели отбились? Коробки жалобно подпрыгивали. Он схватил одну и крепко прижал к себе; так, кажется, просидел ещё с минуту, напряжённо вслушиваясь. Да, вой стихал, его становилось труднее различить за стуком копыт, но всё же он ещё раздавался: самые упрямые звери преследовали. Они во что бы то ни стало жаждали сегодня добычи. И… чуяли.
– Осторожно! – То ли в бок, то ли в крышу тарантаса что-то сильно стукнуло, и слух пронзили сразу два крика. Мальчик отчётливо разобрал оба и кинулся не к выбитому окну, а к целому. Он успел увидеть, как в гуще чёрной шерсти мелькнуло что-то ярко-голубое, почти сразу – красное. На козлах всё кричали Рика и Кара, впрочем, нет, это уже не были крики. Они плакали. Или визжали. Нет. Выли. А другой, волчий вой совсем стих.
Ещё минуту тарантас мотало, а потом он поехал ровно, как по мягкому лугу или благоустроенной дороге Пятой столицы. Было почти тихо. Не ржали и не хрипели лошади, булькала чья-то жизнь в стеклянных пузырьках. Ещё раз мальчик глянул в окно, уже снова в разбитое, чтобы можно было высунуться подальше… на козлах он различил две фигуры.
Он снова рухнул на сидение и пролежал так минут десять, зажав уши.
Я видел: они гнали лошадей ещё почти полчаса, пока одна не захрипела. Тогда Белая женщина осадила упряжку – как раз осталась позади река с мостом, и лес сменился небольшим лугом. Впереди деревья снова чернели стеной, здесь же стелилась густая цветущая трава. В ней бежал, рождаясь из реки, одинокий ручеёк.
С неба лился бледный свет, так не похожий на свет Невидимого светила, даваемый другим – большим серебристым шаром, окаймлённым голубым кольцом. То была Небесная Матерь, как звали его люди. И Цитадель, как звали его звёзды.
Когда мальчик-город выбрался из тарантаса, Белая женщина сказала ему:
– Дядюшку Рибла ударило веткой. Она слишком низко нависала, и он…
– Я понял, – прохрипел он.
Они с девочкой-легендой уже не плакали. А мальчик вытирал слёзы.
– Всё побилось? – голос Белой женщины совсем упал.
– Нет, почти ничего, – отозвался он пусто, безрадостно.
Она улыбнулась и закусила губу:
– Хорошо. Значит, не совсем зря.
Обоих мучил сам этот разговор. Но они старались как могли.
– Ты такой хороший воин, – шепнул мальчик-город, разглядывая ссадины от когтей на её лице, кровь на одежде. – Я даже не думал.
Она вдруг обняла его и прижала к себе, сгорбившись так, чтобы спрятаться лицом в его рыжеватых волосах, и глухо прошептала:
– Плохой. Очень плохой…
Легенда стояла в стороне, а когда Белая женщина протянула к ней руку, отвернулась и опустилась на колени. Она омыла в воде свои ножи с костяными рукоятями, вернула за пояс, а потом снова встала и пошла вдоль течения – в сторону леса, который ждал впереди.
– Рика, не ходи туда, – взмолилась Белая женщина. – Там тоже могут быть звери.
Она только махнула рукой. Я знал, что Белая женщина не будет её останавливать. Возможно, посмотрев ей в глаза, Белая женщина испугалась. Глядя вслед, она лишь негромко, беспомощно произнесла:
– Я его не уберегла. Я не увидела. Прости, я…
– Ты не виновата, – ответили ей. – Никто.
Легенда быстро скрылась в зарослях орешника. Там поток стал совсем тонким, а потом превратился в маленький пруд, заросший по краям мхом. Рика опустилась на колени – не села, а упала. Наклонилась над безмолвной зеленоватой водой, посмотрела на своё отражение. Шрамы были чёткими, багровыми и будто свежими. И ещё одна рана рассекала теперь края рта.
Я знал, что она ненавидит себя, и мне было её жаль. Видь я её в ту минуту, может, пришёл бы к ней… но я увидел поздно. А тогда она сидела в одиночестве, ссутулившись и обхватив себя за плечи, пока рядом не проступил из темноты ещё один силуэт и не шепнул:
– Здравствуй.
Она без удивления приподняла голову к склонившейся над ней чёрной тени, словно привыкла уже к этим странным встречам в глубокой ночи. Спросила:
– Ты сказал тогда, что он не может выдержать твоего присутствия, потому что он уже почти принадлежал вам? Так, Смерть? – Ничего больше. И впервые назвала его так.
Он кивнул.
– И ты не смог бы спасти его, даже если бы… – она запнулась. – Так, Смерть?
– Да.
Она кивнула и сгорбилась сильнее, а он заговорил – не прося прощения, но, кажется, искренне скорбя:
– Есть предрешённые вещи. Гибель – одна из них. Чёрные ведь не выбирают жертв.
Она не отвечала, знала и сама. Знал и я, именно поэтому меня так злило, пугало, сбивало с толку его присутствие. Но я ничего не мог сделать. Не могу. Пока.
– Мне даже жаль, что ты так умна, – тихо сказал он. – Ведь ты могла бы плакать и бить меня по щекам, как самая настоящая отчаявшаяся девчонка…
Легенда слабо, сдавленно рассмеялась и устало прикрыла глаза:
– Хватит и того, что, когда они гнались за нами, я позвала тебя. Глупая. Один раз, но мне так стыдно, ведь я…
«Справлюсь сама. Всегда справлялась». Это читалось в её сжатых кулаках. Он в удивлении вздрогнул, взгляд его остановился. Когда он заговорил и протянул руку, голос звучал ещё тише, ещё мягче:
– Ты вся в крови.
Пальцы коснулись щеки, легенда попыталась отстраниться:
– Это чужая кровь, почти вся.
Но он лишь рассмеялся.
– От этого она ведь не лучше?
Второй ладонью он зачерпнул воды – там, где она ещё не вливалась в тихую затхлую зелень, – и провёл по бледному лицу, мягко начав со лба. Он не задевал краёв ран в углах губ, а Рика жмурилась – каждый раз, когда пальцы проводили по вискам, щекам, подбородку. Сжималась
