Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова
– Что?..
Он отпрянул, явно испугавшись, что сделал ей больно, но тут же прислонился лбом ко лбу, останавливая обе руки на плечах, но не держа.
– Что?..
Она могла освободиться, только немного отодвинувшись. Могла, но не пыталась. Кулон на её шее снова светился алым, от этого и капли на щеках казались алыми.
– Я хотела бы вернуться и похоронить то, что… – пробормотала она, вытерев глаза.
– Это сделают Чёрные девы, не переживай.
– Девы? – страх всё же прокрался в её голос.
Смерть поднял руку и вытер влажный след на её коже до того, как слеза скатилась до кровоточащего пореза.
– Звёзды чернеют, пройдя полный круг, но некоторые не успевают так постареть, как я. Те, кто чернеет юным, забирают наверх отдельных мёртвых… у них не хватает сил на другое. Наша грязнуля, будь она чуть другой, могла бы стать одной из них.
Ладонь так и осталась у Рики на щеке. Легенда снова посмотрела в упор и тихо сказала:
– Кара и мальчик рассказывали, что вы… чернеете от злобы и зависти. Это и значит пройти полный круг? Разочароваться в жизни или в самих живых существах?
Смуглое лицо помрачнело только на несколько секунд. Харэз сделал то, что уже делала однажды Белая женщина: взял узкую ладонь и приложил к своей груди.
– Слышишь? – Тишина повисла на несколько долгих секунд.
– Нет, – шепнула Рика.
– Подожди. – И снова тишина.
– Да… и снова нет.
Смерть выпустил её руку, но она так и осталась лежать поверх чёрной с золотом ткани, бледная и подрагивающая. Рика прислушивалась. Ждала нового удара, которого всё не было.
– Таковы они. Сердца нашего народа. Когда рождаешься или перерождаешься, не замечаешь; когда начинаешь жить и видеть тех, у кого стучат иначе, – не задумываешься почему. Но когда начинаешь любить их и видеть, как они счастливы и как делают несчастными себя и других… это начинает тебя мучить. Ты чернеешь. Поздно или рано, но чернеешь. Полный круг – путь от доброты к злобе и к страху тех, кто был твоими соратниками, но ещё не заразился твоей болью, а оттуда…
Казалось, он колебался, и я знал почему. Он ведь ненавидит свою историю и свою судьбу. Как и все ему подобные. Наверное… ненавидел бы и я и точно с трудом подбирал бы слова, чтобы описать этот жребий. Но Рика слова нашла.
– От злобы вы идёте к полной пустоте. Которую снова заполняете милосердием, но оно уже неотрывно от смерти и разрушения. Никто не знает об этом… и вы бережёте их покой, давая считать себя просто злыми существами, бороться с вами…
– Без борьбы нет жизни. Я и сейчас борюсь. «Жив – свети. Умираешь – борись». Вот так. Может, ты уже слышала эту нашу поговорку от грязнули.
Смерть замолчал. Если бы я видел его в ту минуту, меня била бы дрожь и душил бы смех, а впрочем, всё это бьёт и душит меня сейчас, и я понятия не имею, что мне делать. Чёрные… милосердные разрушители-чёрные. Те, чья легенда даже не имеет воплощения – так она страшна. И те, кто настолько далёк от так называемых выдуманных смертными богов, что не рассмеяться невозможно. Вот и этот. Обхаживает заурядную девчонку потому лишь, что она понимает его, не боится и не судит…
А ведь он пришёл решать её судьбу. И судьбы всех прочих. И… мою?
Нет! Не позволю, нет, нет, нет…
Я всегда боялся этого – чёрных легионов. Как и все мне подобные, я не хуже девчонки знал о них правду. Что их безумная жестокость – ложь. Что приходят они не просто так и не куда попало. Что они не выбирают жертв. Что они падальщики: лакомятся только тем, что уже умерло или вот-вот умрёт – так или иначе, вдохнуть в это жизнь уже почти нельзя. Легионы не уничтожают какие попало планеты, хотя прочие звёзды думают так и потому остервенело играют в героев. Легионы обрушиваются лишь на миры, где сами жители уже сделали большую часть работы. Развязали войну, последствия которой фатальны. Сгубили природу так, что стало нечего есть и нечем дышать. Запретили себе свободу, или любовь, или прогресс, или всё сразу. Легионы стирают с лица Вселенной всё, что становится для неё слишком жалким, злым и уродливым. Стирают довольно быстро и… милосердно. Чтобы жители этих миров хоть не мучились. Но прежде чем приходят легионы, на планету обычно являются одиночки. Один, два, три, в зависимости от её размера, – и какое-то время наблюдают, оценивая уродство. Именно они принимают решение, выносят приговор, который сообщают прочим. Наша планета мала. Тот, кто зовёт себя Харэзом, кажется, один, вряд ли остальные прячутся… Так или иначе, он здесь. И делает ровно то, что должен.
Одиночками движут разные мотивы. Некоторые честолюбивы и тешатся ролью судей; другие не доверяют соратникам и просто любят всё перепроверять десять раз; третьи же… О, третьи. Ими-то движет милосердие, большинство их – мягкотелые пришельцы. Они приходят не просто вынести вердикт. Они приходят попробовать помочь, повлиять. Прицепляются к тем жителям мира, которые чуют беду и хотят того же, становятся им учителями, друзьями, любовниками… да, Харэз? Ну что ж, попробуй. Вот только правда ужасна: мало кто из тебе подобных хоть раз хоть что-то спас. Вряд ли сможешь и ты. Но мне же лучше, что ты под присмотром. И на привязи.
– Наверное, это очень тяжёлая борьба. – О, как красиво она это сказала.
А он снова взял её руку и поцеловал ребро ладони. На лице Рики ничего не отражалось. Она вытянула вторую кисть и провела по его волосам, таким чёрным, что не отражали даже свет Небесной Матери. Конечно… Рика трепетала. Не от любви, пока, наверное, нет, но от фатума, обрушившегося на неё вот так просто. Ей умывал лицо судья мира. Тот, кто завтра холодно скажет: «Эта планета своё отжила». Глупая девчонка, но я не сужу её, ведь она так устала. И в куда меньшей степени, чем прочие, виновна в том, что Смерть вообще пришёл по наши души.
– В этом твоя мудрость, Харэз? – шепнула она.
И на этот раз он кивнул.
– И в том, что Франкервайн Рибл станет белой звездой через несколько ночей. Смерть никогда ничего не заканчивает. Её обязанность – начинать.
В то мгновение его глаз был закрыт. Пальцы скользили по бледному лицу Рики, и на этот раз она сама перехватила их. Сжала.
– Противно тебе меня касаться? – сдавленно спросила она, задержав кисть возле шрама, дав провести до виска, где след заканчивался.
Он взглянул в упор и повторил движение – по шраму, который был выше.
– Нет.
Она сморщила нос. И он с лёгкой ноткой торжества ухмыльнулся:
– Не можешь обвинить меня в обмане.
– Может, ты просто хорошо врёшь.
– Плохо на самом деле.
– Тогда…
– Рика, – оборвал он. Кажется, тоже впервые назвал по чужому имени. И впервые не смог скрыть почти беспомощного удивления. – Рика, ты знаешь обо мне правду. Почему не боишься?
И правда… почему, Рика? Я вот боюсь. Боюсь до ослепительной ярости.
– Потому что ужасная правда есть о каждом, – ровно отозвалась она. – Даже… о моём герое. И потому, что если сложить все эти правды, даже маленькие, вместе, мир уже вполне заслуживает гибели.
– Нет. – Я ослышался? Рика улыбнулась и спросила уже другим тоном:
– А если ты считаешь, что нет, так чего же мне бояться? Я скорее…
Но она не успела закончить и не успела сделать того, о чём думала, шепча все эти опрометчивые слова. Он сам притянул её к себе так, чтобы опустилась подбородком на плечо. Обе смуглые, покрытые золотым рисунком руки коснулись её спины. Сияния – красное и золотое – соприкоснулись и скрылись. Две фигуры казались одной. Тёмной и нераздельной.
– Спокойной ночи. Подождём, пока заживут твои раны.
Она шевельнулась в его объятии. Словно хотела возразить, но он добавил:
– Вернись к ним. Они ждут. Как бы их не съели волки или вина.
Пальцы попытались сжаться на чёрно-золотой ткани, но она растаяла прямо под ними, и Рика осталась у воды одна, с румянцем на щеках и задумчивой улыбкой.
Он боялся… о, он тоже боялся. Это что-то новенькое. Посмотрим.
