Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова
– Мы возьмём! Я лично за ним присмотрю.
Это сказала Рика, делая шаг навстречу. От её колючести не осталось и следа.
– Благодарю. Почему-то так и догадывался. – Хэндриш Олло отдал ей письмо, надел шляпу и снова сгорбился. – Желаю тебе… всем вам… ответов. Пожалуй, это лучшее, что можно пожелать в наше тёмное время.
Никто не ответил. Граф поднял книги и первым пошёл на улицу. Там уже сгустились сумерки. Звезда начинала слабо мерцать, но пока это было не слишком заметно, особенно когда Кара проворно забежала под свет фонаря. Граф слегка поклонился на прощание и подошёл к смиренно сидевшей на ступенях хозяйке лавки.
– Деньги на столе. Вы знаете, куда послать, если вдруг я обсчитался.
Она заискивающе кивнула и попыталась поцеловать полу сюртука, но граф с необыкновенной ловкостью увернулся.
– Не нужно. Спасибо вам, чудесная Лау. До встречи!
Он пошёл прочь, покрепче прижимая свою стопку. Прежде чем понял, что́ заставляет его так поступить, мальчик побежал следом.
– Граф Олло! – тихо окликнул он.
Тот плавно обернулся, ночной свет упал на мягкие светлые пряди и блеснул в глазах.
– Да, малыш?
– Что… – он запнулся, когда граф опять посмотрел ему в лицо, – что нам делать, если Материк не захочет помочь нам?
Граф помолчал немного, а потом, понизив голос и снова улыбнувшись, прошептал:
– Послушать кого-то другого. А если всё будет совсем плохо… – освободив одну руку, он коснулся кончиком пальца носа мальчика, – можешь прийти ко мне или позвать меня. У меня нет для тебя решения, но, может быть, тебе понадобятся другие советы. Иди.
Он снова удобнее перехватил книги и быстро зашагал вперёд.
Они проводили ночь в маленькой гостинице «Золотой крест», недалеко от городских ворот. С трудом, завернув в несколько плащей, они провели туда Белую женщину и заняли комнату, где, не раздеваясь, легли спать. Не скрывая любопытства, я заглянул в их сны.
Мальчик-город видел кошмары, которые въелись в его сердце уже настолько, что на глазах не выступало слёз. Он не кричал и не метался, а просто впился обеими руками в подушку так, что побелели костяшки пальцев. Он умирал. Умирал. И вновь умирал.
Белая женщина не видела снов, и ровный свет переливался на её коже и волосах. Она откинула одеяло, но никто не замечал этого, они слишком устали. Белая женщина спала чутко, как и всегда, готовая вскочить и выхватить из-под подушки меч или нож. Но она не услышала, как дверь тихо открылась. Её чуткость уступала бесшумности Смерти.
Он замер у порога и вгляделся в три замершие фигуры: светящаяся – на полу, тёмные – на постелях. Он переступил через Белую женщину, которая только поморщилась, провёл по волосам мальчика-города ладонью – и его руки расслабились, легли под щёку. Затем приблизился ко второй кровати, и я понял, что́ привело его сюда.
Чёрные подобны птицам-падальщикам. Те летят на кровь, эти – на боль.
Легенде не снились свои кошмары; возможно, она вообще не видела своих снов. Но чужие… Их она видела часто, видела и в ту ночь. То были кошмары тысяч детей, которым взрослые говорили:
«Не забегай в дюны, малыш, там тебя схватит Ширкух».
Или:
«Брось пару веточек в этот костёр, ты же не хочешь, чтобы восстал из мёртвых Песчаный чародей?»
Или:
«У него страшные чёрные провалы вместо глаз и обугленные руки, но он схватит тебя ими крепко-крепко и задушит, если не будешь есть суп!»
И то были кошмары тысяч взрослых, которые смотрели на мёртвые пески и думали о том, что рано или поздно они расползутся на поля, задушив хлеб и пастбища, и в леса, уничтожив птиц и животных. Потому что злой дух Песчаного чародея всё ещё здесь. Он никуда не ушёл, его не отогнать пугалами и кострищами.
Я знаю: каждый такой кошмар оставляет по царапине на теле легенды, а наутро они проходят. И знаю: она никогда не плачет. Так было и тогда. Она лежала, завесив волосами лицо и вытянув вперёд руку. Чёрный приблизился и присел перед ней на колени.
Его глаз слабо мерцал золотом, губы сжались. Читая выражение мрачного, но мягкого взгляда, я задавался всего одним вопросом: как могло это произойти? Он, у ног которого лежали тысячи тысяч мертвецов, так осторожно отвёл рваные пряди с обращённого к нему бледного лица? Он взял голую до локтя руку, которую всю сейчас покрывали мелкие кровоточащие раны, и поднёс к губам? Ресницы Рики дрогнули, но она так и не проснулась.
Он полушёпотом заговорил, но это был древний, незнакомый мне язык Небесного народа, тот диалект, которого не знали даже молодые звёзды вроде Кары. Он замолк, точно потерявшись в словах… а Рика во сне вдруг улыбнулась, безвольные тонкие пальцы немного сжались в сильной смуглой руке. И тогда он сказал то, что я понял:
– Я сделаю всё, чтобы они не пришли.
Да… Чёрные похожи на птиц-падальщиков. Но, увы, не только тем, что летят на боль.
Он сидел так долго, едва ли не до первых лучей зари, в том положении, в каком обычно молятся в мирах, где есть боги. А потом – едва окончательно померкло сияние Белой женщины – он исчез.
8. Медальон
Пузатые пузырьки аккуратно завернули в тряпьё; более тонкие и длинные – просто связали меж собой и закрепили в держателях. Всего – восемь деревянных ящиков. Их аккуратно расставили по всему тарантасу, и сидеть между ними было неудобно: они занимали даже больше места, чем раньше книги. В некоторых склянках плескалась янтарная или ярко-зелёная жидкость, в других – красная, и всё это побулькивало при малейшем движении. Мальчику, ни разу за много лет существования не принявшему ни одной микстуры или пилюли, трудно было поверить, что булькающее – это чья-то спасённая жизнь.
– Даже не представляете, как я счастлив компании! Уж мне бы поскорее добраться до озёр со всеми этими баночками! Графиня-красавица будет рада!
Дядюшка Рибл прочувственно говорил это, когда к полудню они остановились передохнуть у ручья. Кара благодушно кивала; мальчик молчал: он по-прежнему немного злился на сделанный «девчонками» выбор и сомневался, что всё идёт так, как надо.
Ему понравился Мудрый граф, и он не против был исполнить поручение, но что-то внутри упрямо спрашивало: стоило ли соглашаться? Не лучше ли было остаться в Пятой столице и подождать, может, Материк вновь явится? Они спорили об этом с ухода Хэндриша Олло, но в конце концов мальчик сдался. Кара и Рика хотели поехать дальше.
– Если и не встретим его, сделаем хорошее дело.
Для звезды довод был незыблемым, Рика тоже не возражала, и пришлось подчиниться. Переждав ночь в захудалой гостинице, а перед этим распугав светом звезды всех кошек на улицах, они к утру вернулись к городским воротам. Голубой тарантас ждал их.
– Не дуйся.
Теперь Кара села рядом и протянула ему несколько нанизанных на прутик, поджаренных на костре грибов. Они вкусно пахли, но мальчик их не взял и, кажется, не смог скрыть хмурого взгляда. Кара, ничуть не впечатлившись, устало закатила глаза:
– Ну перестань. Нельзя всё время думать лишь о себе.
– Я никогда не думаю о себе, – процедил он сквозь зубы. – Ты это знаешь.
Кара вздохнула и положила руку ему на плечо. Вид у неё стал понурый.
– Извини. Всё время забываю, что ты… тебя… ну, много.
Это прозвучало даже забавно, заставило слабо улыбнуться.
– Много…
– Ты, кажется, совсем загрустил, Зан. – Кара склонилась ближе. – Я не могу помочь?
Мальчик внимательно посмотрел ей в лицо и вдруг вспомнил, что правда хотел кое-что сказать. Наверное, лучше сейчас, когда рядом не ехидничает легенда. Ведь слова, пришедшие после очередных кошмаров, прозвучат глупо и трусливо.
– Слушай, – начал он как можно ровнее. – Другие такие, как я… я их не видел, может, они раньше умерли. Если вдруг я тоже умру раньше, чем мы
