Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
Не успел он договорить, как Эйлан померещилось, будто в голове у нее грянул гром; под гнетом этой мощи она медленно опустилась на колени. Отец протянул ей руку, но Эйлан уже заскользила прочь от него по бесконечно длинному туннелю. Сердце билось все тише – точно затухающий барабанный бой, и вот, наконец, резко остановилось – и она обрела свободу.
«Значит, Великая Богиня все-таки нанесла мне удар, – с удивительной ясностью поняла Эйлан. – Но в милосердии, а не в гневе!»
Далеко внизу люди склонились над ее бездыханным телом. Вот он, конец, уготованный ей с тех самых пор, как она возлегла с Гаем, но она оттягивала свою смерть достаточно долго, чтобы возвести мост между его народом и своим. Двое друидов поддерживали ее отца, не давая ему упасть; Бендейгид все еще кричал как безумный, но люди в испуге отворачивались от него и спешили прочь вниз по склону.
Жрецы подняли оставленную ею телесную оболочку и понесли к погребальному костру, где пылали останки Гая. И тогда Эйлан отвернулась от этого меньшего светоча к тому лучезарному сиянию, что уже разгоралось перед нею – ярче огня и прекраснее луны.
Эпилог
ПОВЕСТВУЕТ КЕЙЛИН
К вечеру следующего дня я добралась до Лесной обители. Все костры Самайна уже догорели – остались только зола да пепел. Мне не сразу удалось отыскать хоть кого-нибудь, кто смог бы внятно рассказать о случившемся. Миэллин куда-то пропала; некоторые думали, что она погибла, пытаясь защитить Эйлан. Эйлид убили в драке, последовавшей за жертвоприношением. Диэда тоже была мертва: ее нашли в святилище – было ясно, что она наложила на себя руки.
От Бендейгида, во всяком случае, никакого толку добиться было невозможно. За ним ухаживали несколько друидов; все остальные жрецы разбежались. Хвала богам, их примеру последовали и воины, явившиеся на празднество. А вот все, кто остался, с готовностью повиновались мне – в глазах людей я была если и не Верховной жрицей, то близко к тому.
Во всеобщей суматохе я отдавала одно распоряжение за другим, сама удивляясь своему спокойствию, – я не смела дать волю горю, которое того гляди захлестнуло бы меня с головой. Однако ж во всем этом требовалось отыскать хоть какой-то смысл – ведь не могут быть напрасными ни жизнь, ни смерть!
На следующий день меня разбудили известием о том, что в обитель приехали несколько римлян – и просят дозволения переговорить с Верховной жрицей. Я вышла: под плачущим осенним небом меня дожидались Мацеллий Север со своим секретарем и еще один человек – он назвался отцом жены Гая, той самой римлянки. Они приехали верхом и так и не спешились. Меня поразило, что Мацеллий даже не взял отряда солдат себе в помощь. Но ведь и сын его выказал немалое мужество перед лицом смерти.
Мне было тяжело смотреть Мацеллию в лицо, зная ответ на вопрос, который он так и не посмел мне задать, и понимая, что я никогда не смогу рассказать ему, как погиб его мальчик. К тому времени вся округа уже полнилась самыми невероятными слухами. Гай умер как бриттский Летний король, и хотя кое-кто подозревал в нем римлянина, те немногие, кто знал его имя, имели веские причины молчать.
Пусть в римских войсках и царил беспорядок, у них все еще было достаточно сил, чтобы утопить весь здешний край в крови, если обнаружится, что на холме был принесен в жертву офицер легиона. Но, разумеется, тела не осталось – только груда золы да догоревшие уголья на месте самайнского костра.
Уже уезжая, Мацеллий обернулся ко мне, и я заметила, что в глазах его все еще теплится искорка надежды.
– В Лесной обители жил мальчик, – промолвил он. – Его звали Гавеном. Я полагаю, он… мой внук. Не скажешь ли, где он сейчас?
По крайней мере, на этот вопрос я смогла правдиво ответить, что не знаю. Гавена никто не видел с самого кануна Самайна; в тот же день бесследно исчезли его нянька и Сенара.
Сенара тайком возвратилась в обитель только три дня спустя. Ее юное лицо осунулось от слез. Девушка привела с собой длинноногого, худенького мальчугана: тот пугливо озирался по сторонам.
– Она погибла ради меня, – зарыдала Сенара, когда мы рассказали ей, что случилось с Эйлан. – Она обрекла себя на смерть, чтобы спасти меня – и своего сына.
У меня стеснилось в горле, но я постаралась, чтобы голос мой звучал спокойно и ровно.
– Значит, жертва ее не должна пропасть втуне. Согласна ли ты принять обеты и служить Великой Богине вместо Эйлан – теперь, когда ее не стало?
– Я не могу, никак не могу, – всхлипывала Сенара. – Это грех, ведь я же христианка. Отец Петрос перебирается в Деву. Он позволит мне остаться в его отшельнической хижине, и я проведу остаток дней своих в молитвах!
Я заморгала: внезапно мне примерещилось, будто вокруг маленькой лесной хижины выросло множество таких же домишек. Со временем к Сенаре подтянутся еще отшельницы, думала я. Все то, что явилось мне в видении, и впрямь сбылось: ибо спустя много лет там возникла одна из первых общин святых сестер – общины эти ныне служат людям так же, как некогда – Лесная обитель. Неужто Эйлан предвидела и это? Как бы то ни было, Сенара сыграла свою роль. Пусть она и отказалась занять место Верховной жрицы Вернеметона, но в каком-то смысле она все-таки продолжила дело Эйлан.
– Ты отвезешь Гавена к его деду? – спросила Сенара. – Я не смогу оставить его при себе после того, как принесу христианские обеты.
«К которому из двух?» – криво усмехнулась я и вдруг поняла, что не готова отдать мальчика ни одному из этих стариков, ведь оба они – в плену у ненависти, порожденной отмирающим прошлым.
– Гавен… – Я окинула его взглядом. Передо мной стоял уже не мальчик и еще не мужчина, не римлянин и не бритт; он застыл на пороге, за которым – многообразие бессчетных возможностей. В конце концов, Эйлан умерла ради того, чтобы ребенок этот жил в новом мире. – Я возвращаюсь в Летнюю страну, где в долине под названием Авалон клубятся туманы. Хочешь поехать со мной?
– Это и есть Страна Вечного Лета? – спросил он. – Мне сказали, туда ушла моя мама.
– Не совсем. – Глаза мои наполнились слезами. – Но кое-кто сказал бы, что это
