Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли
– Так, значит, все это время ты нас предавала? – прошипел Бендейгид, склонившись к самому уху дочери. – Ты лгала, когда клялась мне, что он тебя не касался? Или вы спутались позже, когда ты стала посвященной жрицей Вернеметона? Своими любовными речами он учил тебя лжи во благо Рима и ласками склонял к измене своему народу? Где ты отдавалась ему – в святилище или в Священной роще?
Эйлан чувствовала, что отец разъярен, но видела его словно бы сквозь стену из римского стекла. В итоге итогов все оказалось так просто. Смертный приговор вынесен ей давным-давно, вот уже много лет она живет во власти неизбывного ужаса. Но теперь, когда час пробил, она не ощущала ни тени страха.
– Я возлежала со Священным королем только единожды, у костров Белтайна, – спокойно ответила Эйлан. – Таково мое право.
– Что ты такое говоришь? – воскликнула Миэллин за ее спиной. – Это же Диэду отослали прочь – это Диэда родила дитя!
– Ничуть не бывало! – Эхо возмущенных пересудов смолкло: к архидруиду подбежала Диэда. – Меня вынудили согласиться на этот обман. Я заняла ее место, пока сама она рожала, а когда она вернулась в обитель, в изгнание отправили меня! С тех пор она единовластно владычествует в Вернеметоне и строит из себя королеву, как будто чиста и непорочна словно луна, но это все ложь!
– Но я всегда служила Великой Богине, а не римлянам! – закричала Эйлан. При угрозе ребенку от ее невозмутимого спокойствия не осталось и следа. Бендейгид обернулся к ней: в его глазах недоумение уступило место ярости. Люди проталкивались ближе, пытаясь расслышать хоть что-нибудь; все громче звучали голоса – вопрошающие и негодующие. Слухи о смуте среди римлян взбудоражили бриттов: они были все равно что трут, который жарко вспыхнет от первой же искры. Если она воззовет к толпе, не навлечет ли она ту самую катастрофу, которую всеми силами пыталась предотвратить?
– С какой стати я должен тебе верить, потаскуха? – прорычал ее отец. – Вся твоя жизнь – сплошная ложь!
Он уже занес руку для удара. И тут сквозь кольцо друидов прорвался дюжий великан – это Гув с занесенной дубинкой в последний раз кинулся на защиту Владычицы Вернеметона. Жрецы бросились ему наперерез. Не успел Гув добежать до Бендейгида, как в отблесках пламени блеснули бронзовые клинки, и окрасились еще более ярким багрянцем, и снова вошли в плоть. Друиды наносили удар за ударом, и Гув, так и не пробившись к своей госпоже, рухнул без единого крика.
«Гув напал бы на самого архидруида, если бы тот посмел угрожать Верховной жрице…» – оцепенело думала Эйлан. В конце концов, так оно и вышло.
– Унесите этого дурня, – приказал Бендейгид, тяжело дыша. И, резко развернувшись, схватил Эйлан за плечо. – Если бы ты осталась верна нам, я бы велел тебе испросить у Великой Богини благословения для нас. Но теперь ты будешь принесена Ей в жертву!
«Тоже мне, напугал! Всю свою жизнь я жертвовала собою…» – думала про себя Эйлан, когда отец выволок ее в круг и поставил рядом с Гаем. Толпа глухо загудела. Некоторые из тех, кто расслышали обвинения против Эйлан, требовали умертвить ее на месте; прочие же считали, что поднять руку на Верховную жрицу, каковы бы уж ни были ее преступления, – это святотатство.
– Эйлан, сможешь ли ты простить меня? – тихо произнес Гай. – Я никогда не был достоин твоей любви. Ты хотела видеть во мне Священного короля, но я – самый обыкновенный человек…
Эйлан обернулась к нему. Его покрытое синяками и кровоподтеками лицо дышало новообретенным благородством. Ей отчаянно хотелось заключить любимого в объятия, но ее удерживали жрецы – впрочем, она понимала, что ему это не нужно: Гай больше не смотрел на мир взглядом потерянного ребенка. Он, не дрогнув, встретился с нею глазами: он наконец-то был в ладу с самим собою.
– Я вижу в тебе бога, – исступленно проговорила Эйлан. – Я вижу дух, который бессмертен и вечен. Мы свершили то, что от нас требовалось, и если справились хуже, чем сами хотели бы, замысел Владычицы все равно исполнен. Верю: нам дано будет вместе пройти рука об руку по Стране Вечного Лета, прежде чем мы снова возвратимся на землю.
– Ты называешь его Священным королем, – хрипло произнес Бендейгид, – и он умрет как Священный король.
Эйлан видела, как в глазах Гая суровая обреченность, поддерживавшая его до сих пор, медленно уступает место благоговейному изумлению. Пленнику накинули на шею петлю и начали постепенно ее затягивать; он, словно не замечая, неотрывно смотрел на Эйлан. Но прежде, чем под ребра ему вошел меч, неподвижный взор его обратился куда-то за пределы здешнего мира. Римлянина поволокли к костру; из груди его фонтаном била кровь.
– Скажи, о жрица, что за знаменья читаешь ты в совершившемся жертвоприношении?
Эйлан отвернулась от бушующего костра, устремила взгляд на отца, и тот при виде ее лица в ужасе отпрянул назад, хотя сама она не двинулась с места.
– Я вижу – королевская кровь освятила почву, – произнесла Эйлан тихим, ровным голосом. – В этом человеке, коего ты отдал священному пламени, смешалось семя Рима и Британии, и теперь семени этому суждено вечно прорастать на нашей земле.
Эйлан вдохнула поглубже. Голова у нее раскалывалась от боли, в глазах темнело, но это уже не имело значения. Последнее, что ей хотелось увидеть в этом мире, – это торжество в глазах Гая. В ушах звенело. Она чувствовала, что погружается в транс, хотя не пила зелья из священных трав, – и вот над холмом зазвенел голос, принадлежащий не ей:
– Внемлите мне, вы, корновии и ордовики, и все прочие племена, ибо в последний раз жрица пророчествует со священного холма. Спрячьте мечи в ножны, о воины, и отложите копья, ибо Орлы Рима покинут эту страну не раньше, чем спустя девять поколений. Когда же улетят они прочь, те, в чьих жилах смешалась их кровь и ваша, останутся защищать эту землю!
– Ты лжешь! Ты все лжешь! – Голос Бендейгида сорвался. – Ты преступила свои обеты!
Эйлан почувствовала, что снова вернулась в тело: острая боль пронзила висок. Жрица покачала головой.
– Нет, не преступила, ибо Гай был Летним королем. Ты сам сделал так, чтобы это стало правдой, посему моя любовь к нему – не грех!
Бендейгид пошатнулся, лицо его исказилось от неизбывной муки – все его убеждения и представления рушились на глазах.
– Если ты сказала правду, пусть Великая Богиня
