Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
Кто из наших друзей ещё погиб…
Живой водитель не гнал мотор, как любили гонять фарфоровые, — мы ехали, по моему ощущению, слишком медленно. Я прислонилась лбом к стеклу, гладила Тяпку, задремавшую у нас с Валором на коленях, слушала, как Валор толкует Вэгсу о необходимости сумеречной защиты, — и мне хотелось в седло к Клаю, или хоть к Ильку.
Несмотря на дождь.
Когда весь наш торжественный кортеж выехал на большой проезжий тракт, ведущий на запад, нам встретились идущие к Жемчужному Молу войска. Междугорские тяжеловозы, тёмные и блестящие под дождём, тянули пушки, а по мокрой дороге молодцевато маршировали солдаты. Радостно махали руками некрокавалеристам, наши парни отвечали им таким же дружеским и весёлым приветствием.
А я думала: зачем они туда идут? Ведь Перелесье должно вывести оттуда войска?
Кто-то снаружи закричал: «Драконы! Драконы!» — и перелесские кавалеристы потрясённо заорали на разные голоса. Я удивилась, подумала, что выходит странно: на нашей старой базе драконы и не вышли, и вообще не показывались людям, а на полпути к столице, значит, вдруг форсят… Но долго размышлять не пришлось.
Это были не те драконы.
Они низко опустились, качая крыльями, как у них полагается приветствовать жалких существ, что ходят по земле, — и даже в пасмурном небе, в пелене дождя, полыхнула яркая медь. Это были южные драконы.
Мало того: это были мёртвые южные драконы.
Мой старый дружок Лаурлиаэ — и, видимо, ещё один бедолага, давший опрометчивую клятву и погибший в нашем небе. Фогель научился поднимать драконов, подумала я. И если я когда-то верно поняла и аглийе, и Далеха — эти ребята теперь наши, совсем-совсем наши. Гвардейцы Виллемины.
Может, поэтому они нас встречают.
Серебряные междугорцы, наверное, улетят, как только станет понятно, что война закончена. А вот эти — останутся.
Знак?
— Что это за… ужас? — вполголоса спросил Валора Вэгс.
— Никакого ужаса, дорогой граф, — сказал Валор невозмутимо. — Я ведь не так уж и ужасен, верно? Вот и они — фарфоровые аглийе, только и всего. Наши товарищи и союзники.
Вэгс содрогнулся и попытался скрыть это любезной улыбкой. Взял себя в руки за время пути.
Когда мы въезжали в столицу, неожиданно распогодилось. Дождь перестал, даже солнечные лучи пробились сквозь облака. Я опустила стекло — и в мотор ворвался ветер, очень свежий, пахнущий дождём и морем. Мостовые были ещё темны от влаги, блестела мокрая зелень — нас встречала заплаканная, но улыбающаяся столица: все, от портовых мальчишек до почтенных дам, глазели на кортеж и махали нам вслед. Девушки-цветочницы бросили нашим кавалеристам букетики фиалок, а за ними — и другие горожане.
Дарили цветы фарфоровым воинам. Лансу и Майру, гарцевавшим на костяшках словно по плацу на параде, поймавшим цветы с небрежным изяществом. Клаю и Ильку, другим парням со сколами и трещинами на закопчённых лицах. Бросали мальвы и фиалки на капот и крышу мотора с прибережской короной.
Перелесцы как-то стушевались, оказавшись внезапно позади всех, и уж совсем в хвосте плелись мотопеды, скинув скорость, треща и рыча, как раздосадованные звери. Я подумала, что весь город сейчас явственно видит, кто тут победитель.
На площади у Дворца нас встретил гвардейский караул — и встретить вышли Раш, Лиэр, Норис, Андор и какие-то мессиры… не то чтоб миродержцы, но явно миротворцы, в роскошном штатском, очевидно из дипломатического корпуса.
Жейнар, в жандармской форме и золотых очках специального назначения, поломал весь этикет, рванув вперёд, чтобы придержать стремя Лансу.
— Сестра говорила, пусть хоть фарфоровый придёт!
Ланс доломал церемонию, спрыгнув с коня, — и они обнялись, наши названые братья. А из-за спин мессиров миротворцев вдруг выпорхнула Мельда, которой явно не полагалось здесь быть, — и раньше, чем кто-то успел среагировать, Ланс и Жейнар обняли её тоже.
Из-за Жейнара выглядело очень семейно. Мельда, светясь так, будто внутри неё целое солнце горело, прицепила мальву к погону Ланса.
Раш смотрел на них и улыбался: у него очень явственно отлегло от сердца.
— Ну вот, видишь — пришёл не фарфоровый, — сказал Ланс.
Он хотел поцеловать Мельду, но она смутилась, отвернулась — и Ланс попал в скулу рядом с ухом. И Жейнар хихикнул.
Норис сам открыл дверцу мотора и подал мне руку.
— Привет, Норис! — радостно сказала я.
Он широко улыбнулся. А я вдруг поняла, — и по его лицу, и по улыбке — как страшно он устал за последнее время. И я не стала спрашивать про Броука: ясно, что его тут нет потому, что нет ни одной свободной минуты.
— Прекраснейшие мессиры! — возгласил перелесцам дипломатический господин с белой гвоздикой в петлице. — Государыня примет вас в пять часов пополудни, а пока соблаговолите следовать за мной. Вам необходим отдых.
Так он забрал Вэгса со свитой, но их газетёры сделали вид, что отправятся отдыхать с солдатами. Явно надеялись улизнуть и всё хорошенько рассмотреть.
— Леди Карла, дорогой Валор, мессир Клай, мессир Майр, — весело сказал Раш, — вас ждут.
И я, совершенно уже не в состоянии блюсти церемонии, будь они неладны, проскочила вперёд, взлетела по лестнице — и Виллемина поймала меня в объятия.
Я сгребла её в охапку, мою Вильму, тёплый фарфор, родной запах фиалковой воды и леденцовый запах клея, сестру мою — и изо всех сил постаралась не разреветься навзрыд. А она смотрела мне в лицо — и её глаза сияли, и лицо светилось, и не было в ней ничего от куклы.
— Ты привезла мне мир, — шепнула Вильма. — И спасла страну. Я всё знаю, милая моя девочка. Я знаю, что нет достойной тебя награды. Я перед тобой в долгу — и Прибережье тоже.
— Ты несёшь вздор, ваше прекраснейшее величество, — сказала я. — Мы с тобой должны были победить и победили. Я и ты. Я ведь тоже всё знаю.
А Тяпка всунулась между нами, как всегда, и Вильма погладила её нос.
— Удивляюсь, как я не умерла с тоски, — сказала моя королева. — И от ужаса. Я не смогла спать ни минуты в ту ужасную ночь… но всё это пустяки — важно, что ты вернулась. Я хочу смотреть на тебя, в идеале — тебя кормить, слушать твои новости и рассказывать свои, милая, чудесная, самая лучшая на свете
