Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
Очень хотелось домой, на побережье. Тёплого и свежего морского ветра.
Огонёк в окошке часовни еле мерцал: видимо, там горели только лампадки. Зато нас встретили.
— Ричард! — заорала я радостно.
— Приветики! — сказал он с совершенно счастливой улыбкой.
Тяпка полетела к нему, и мы оба к нему кинулись, как к родному брату. Он Клаю руку пожал, а мне поцеловал, и я почувствовала и телом, и душой этот обмен… и силой, и чувствами… Как удивительно, думала я в этот момент, что наш вампир — князь Ричард, а не князь Олгрен… и как странно…
А за Ричардом вышел Авис.
Загородил собой скудный свет из дверного проёма, пропел:
— Здорово, дети Божьи! Уж как у меня душа-то болела!
И я его обняла, а Тяпка, окончательно проснувшись, прыгала вокруг.
— Здравствуйте, святой человек! — радостно сказал Клай.
— Наставник Авис, — спросила я, — а где же Дорин?
— Дома, — сказал Авис странным тоном.
Печальным и даже каким-то торжественным.
— То есть — мёртв? — расшифровал Клай горько, без всякой торжественности.
— За ним Долика приходила, — сказал Авис всё так же, будто подбирал ноты для храмовой службы. — Первый, значит, раз в жизни я духа видел, душу, то есть… призрака. Нет ведь у меня Дара ни капли, ни крошки, а вот поди ж ты. Как раз в ту ночь… когда битва была… Дорин у меня сидел, вроде как вестей мы ждали — и Долика в часовенку вбежала, светлая, лунная… И я увидел, и Дорин увидел, вскочил, а она радостно так закричала: «Мы победили! Мы победили! Дорин, побежали к папе и к мамочке, теперь можно!» И Дорин из фарфорового тела вышел, словно… не знаю… просто вышел. Легко. Я заикнулся: «Куда ж…» — а они меня обняли с двух сторон, как тёплые облачка… И Долика говорит: «Как куда? Домой, наставник Авис! Мы свободные! Скажите Карле и Клаю, что мы их целуем-обнимаем, но нас ждут!» И убежали бегом… вдвоём, смеясь… такие дела.
Я заглянула в часовню. На перевёрнутом снарядном ящике под образом сидела великолепно сделанная кукла, изображающая трогательного мальчишку. Я вошла и села на пол рядом с куклой — и под руку мне подсунулась Тяпка.
Я смотрела в тёмные зеркальца кукольных глаз — и понимала, как устала за эти дни. Как за целую жизнь.
27
Ричард в ту ночь ничего особенно весёлого не рассказал.
— В столице совсем худо, — говорил он, сидя на пороге часовни и глядя в ночное небо. — Грустней всего, что мы, конечно, ничего успеть-то не можем, леди Карла. Там за день накуролесят — ночью не разгрести… не поле боя, нет раненых. Одни трупы. Ладно там — у Хаэлы особняк рядом с площадью Роз, с ажурными такими балкончиками… так всех её челядинцев, алхимиков её, переписчиков, которые в библиотеке рецепты, говорят, искали чернокнижные… всех развесили на этих балкончиках… Дверь суриком залили — вроде как кровью. На окнах понаписали ругательств — тоже суриком. Но то — Хаэла.
— Хочешь сказать, не у одной Хаэлы? — спросил Клай.
— Маршал Норфин, говорят, с её же балкончика разговаривал с народом, — мрачно сказал Ричард. — Что, мол, король Рандольф был упырь, королева Ларда, наследник, другие дети, вдовствующая королева — всё, мол, упырьё. Кровь у людей пили, служили аду. А толпа внизу прямо орала: «Упыри! Упыри! Смерть им всем!» Жандармы кое-какие вещички Хаэлы притащили, показывали людям. Человеческие головы сушёные, руки сушёные… Серую тварь в банке… люди блевали, орали… Во всех газетах светокарточки: маршал Норфин, а рядом жандарм с головой, через которую атласная ленточка продета…
— Они все теперь охотятся за чернокнижниками? — спросила я. — Да?
— Они — за чернокнижниками, — кивнул Ричард. — А чернокнижники огрызаются, насколько хватает духу. Среди них ведь и с Даром попадаются, что бы об этом ни говорили… Я слыхал, один положил жандармов, что за ним пришли, человек десять — и смылся, ищут. В итоге теперь они сперва стреляют, потом разбираются…
— Охо-хо… — пробормотал Авис. — Жуть-то какая…
— Это среди людей, — сказал Ричард. — Но и в Сумерках не плоше того. Мы все понять не можем, куда подевался Эрнст — и с ним его обращённые, самые близкие. Все, что с Хаэлой были связаны. Вы ж понимаете, друзья дорогие: я всех чувствую, мы вообще, сумеречный люд, своих чувствуем. А тут… даже прислушиваться… жутко. Будто в полную темень они ушли, но не окончательно. Всё равно как за углом стоят, ждут чего-то.
— Никогда о таком не слышала, — призналась я.
— Это да, — сказал Клай мрачно. — Это новое и нехорошее.
— Нехорошее, — подтвердил Ричард. — Сумерки вроде как раскололись. Аж больно. У вас-то, на побережье, ещё ничего, а у нас… и живой день словно больной, и Сумерки больные. Пока только в столице, но ведь не надолго же… Непременно, я так полагаю, по всему Перелесью разойдётся, а то и Заболотье с Девятиозерьем захватит. Всё адом пропитано насквозь.
— Ты только не думай, что мы уйдём домой, и всё, — сказала я. — Мы поможем, чем сможем, Ричард.
Он только вздохнул.
— Да что, леди Карла, дорогая… война-то кончилась, теперь всякий о себе печётся. Небось, у вас и дома будет дел целый воз…
Я возмущённо замотала головой, а Клай сказал спокойно, грустно и очень здраво:
— Ты же понимаешь, Ричард: это даже не перемирие. Это так… передышка между боями. Скорее всего, ненадолго. А потому очень важно, чтобы мы с тобой были на одной стороне.
— А мы и так на одной, — Ричард устало улыбнулся. — Мы, значит, — и ад. Маршал Норфин вряд ли попадёт на адскую сторону… так что теперь уж невесть кто в мире живых начнёт драчку с адом, значит, в союзниках. Не Святая Земля же. Эти ни в жизнь не ввяжутся.
— Как знать, — сказал Клай. — Вампиры, я слышал, будущее предсказывать не умеют — и я не возьмусь.
Клай и Ричард тихонько проговорили, я думаю, целую ночь. Я сама не заметила, как заснула, — а проснулась в часовне, на давным-давно знакомом тюфяке, под той самой плащ-палаткой. За крохотным окном брезжил серенький рассвет. Авис заваривал травник — и по всей часовне пахло пряными травками и мёдом.
— Доброе утро! — сказала я громко, чтобы все услышали.
И на меня немедленно напрыгнула Тяпка, а за мою занавесочку вошёл
