Восстать из Холодных Углей - Роберт Дж. Хейс
— Как это поможет мне открыть клетки?
Мы обманываем себя надеждой. Мы делаем это снова и снова, независимо от того, насколько мудрыми мы становимся, мы всегда прислушиваемся к ее коварному шепоту. Какими бы циничными ни научила нас быть жизнь, надежда всегда будет ослеплять нас как раз тогда, когда нам нужно видеть яснее всего.
Когда я коснулась дверцы ближайшей клетки, прутья искривились, обернулись вокруг моей руки и вернулись на место, крепко меня удерживая. Меня охватила паника, сердце бешено колотилось, грохот отдавался в ушах. Бросив взгляд через плечо, я убедилась, что надежда снова меня ослепила. Железный легион зашевелился среди тлеющих одежд. Казалось, прошла вечность, прежде чем он поднялся на ноги, его старые кости с трудом двигались. Я попыталась высвободиться, дернув рукой, но это принесло только боль. Еще один прут искривился, обернувшись вокруг моей правой ноги.
Железный легион поднялся на нетвердые ноги. На его лице проступила неровная полоса почерневшей плоти — свидетельство о том, что моя молния попала в цель. Я уже могла видеть, как его кожа срастается. Биомантия работала с невероятной скоростью, я видела такое только однажды, когда Прена проткнула Джозефа насквозь.
Тень, чернильно-черная, сгустилась подо мной и побежала вверх по моей руке и ноге, а затем раздулась в стороны. Я выскользнула из металлических прутьев и воздвигла вокруг себя щит, используя дугомантию и кинемантию и смешивая их внутри, чтобы увеличить силу обоих.
Атакуй. Не дай ему опомниться. Мы ударим как один.
За моей спиной раскрылись крылья, и я бросилась в атаку, сформировав в руке тонкий источникоклинок; я взмахивала им в воздухе, с каждым взмахом посылая молнию и огонь в сторону Железного легиона. Он отбивал пламя, перенаправляя его на стену позади себя. Удары молнии не причиняли вреда его собственному щиту. Потолок был слишком низким, чтобы я могла использовать крылья для ускорения бега, но у них было и другое применение.
Когда мы столкнулись, я вложила все, чем обладала, в свой первый удар; инерция придала ему дополнительную силу. Но, даже изнуренный возрастом, Железный легион не был слабым. Он прошел ту же школу, что и я, только был лучше. Я снова и снова наносила ему удары своим источникоклинком, а он отбивал каждый удар покрытыми металлом ладонями. И все это время я видела, как его плоть залечивает раны, которые я ему нанесла. Как я могла подумать, что он мертв? Как я могла надеяться его убить? Он был сильнее меня, сильнее, чем мы с Сссеракисом вместе взятые, и даже когда я наносила удар, рана заживала в считанные секунды. В мою душу закралось сомнение. Он знал мой уровень, сражался не хуже меня и, к тому же, имел две руки против моей одной, хотя мои крылья оказались тем, чего он никак не ожидал.
Мы были холодной яростью, подпитываемой страхом. Я вложила огонь и молнию в свой источникоклинок, и каждый удар высвобождал магию, круша щит Железного легиона. В промежутках между ударами меча крылья стремительно били через мои плечи. Острые, как бритва, когти пронзали его щит, разрывая в клочья его одежду и оставляя царапины на коже. Несмотря на град атак, которые мы на него обрушили, Железный легион изо всех сил старался сам перейти в наступление. Однако он отступал, шаг за шагом, постоянно обороняясь, его лицо было искажено гримасой боли, пока его биомантия пыталась справиться с ранами, которые мы ему нанесли. Та немногая магия, которую он собрал для атаки, без вреда отразилась от моего щита. Я видела, как он слабеет, в то время как я становилась все сильнее. Сомнения рассеялись, когда Сссеракис дал мне силу через страх сотен заключенных позади нас.
Даже с одной рукой я умею фехтовать на мечах. Даже с одной рукой я одна из самых сильных Хранителей Источников на свете. Но вот тактиком я никогда не была. Я всегда слишком полагалась на грубую силу, на умение пробивать себе дорогу в любой ситуации. Железный легион понял это давным-давно и маневрировал, снова и снова делая вид, что отступает, заманивая меня в ловушку и соблазняя меня дырами в его обороне, которыми я спешила воспользоваться.
Из ближайшей стены стали вырываться конструкты, созданные из камня и воли Железного легиона. Первый из них упал на теневое крыло, разрубив его пополам. Я не заметила приближения второго, пока тот не врезался в меня сзади, повалив на землю. Твердый камень весит очень много, но мой кинематический щит выдержал, и я с трудом поднялась на ноги. Железный легион отступил всего на несколько шагов, но это было то расстояние, которому ему было нужно.
Металл, покрывавший левую руку Железного легиона, превратился в жидкость, стек с его пальцев и принял форму маленького металлического диска, свисающего с его ладони. Гонг. Он быстро ударил по нему другой рукой, и комната погрузилась в оглушительную какофонию шума.
Я ненавижу вибромантию, потому ей очень трудно противостоять. Звук — это оружие, не похожее ни на одно другое, с которым я сталкивалась, и вибромант может использовать его с разрушительным эффектом. Звон гонга эхом отразился от стен, и Железный легион усилил его, улавливая шум и обращая его обратно, заставляя нарастать, нарастать и нарастать. Боль в моей голове была слишком сильной, чтобы бороться с ней, слишком сильной, чтобы что-то сделать. Но Сссеракиса не волновал шум. Мой ужас мог чувствовать мою боль, но звук был внешним давлением. Моя тень вытянулась, пронеслась по земле под нами, по всей ее извилистой длине образовались темные шипы. И снова Железный легион оказался на шаг впереди.
В комнате вспыхнул свет. Он исходил от факелов, шкафов и книг, которые подожгла моя пиромантия. Он исходил от самого Железного легиона, который сиял ярко, как огонь в очаге. Я услышала крик Сссеракиса даже сквозь шум вибромантии — свет сжег мою тень.
Я рухнула на колени, безрезультатно прижимая руку к правому уху. Оказавшись в водовороте этого безумия, я ничего не могла сделать. Даже если бы у меня были силы сопротивляться, я не смогла бы думать из-за шума и боли, которые мне причиняла вибромантия. Я смутно почувствовала, как чья-то рука схватила меня за запястье и отдернула руку от уха. Кажется, я закричала, но не уверена. Это странно, но, когда на нас обрушивается такой уровень шума, мы уже не можем сказать, откуда он исходит и не добавляем ли мы к нему свой крик. Какофония тут же унесла эту мысль. Что-то
