Восстать из Холодных Углей - Роберт Дж. Хейс
— Нет ничего глупого в том, чтобы совершать ошибки, глупо повторять их. — Тамура закончил, вскочил в седло своей птицы трей и кивнул в сторону горизонта.
— Тамура...
Хардт остановил меня, положив большую руку мне на плечо, как делал всегда. Ощущение близости было приятным. Кажется, это единственное, что мне не удалось разрушить, несмотря на все, через что я заставила его пройти.
— Однажды он уже позволил тебе оставить его, Эска. На этот раз даже я могу понять смысл его безумия. Мы не отпустим тебя одну.
Они не понимали. Я не могла позволить им встретить Железный легион вместе со мной. Я не могла позволить ему причинить им боль.
Я могу прогнать их прочь. В голосе моего ужаса слышался юмор, который стал еще более очевидным из-за того, что моя тень даже не дернулась.
— Отлично. Тогда мы будем втроем. — И, возможно, по пути я смогу убедить их повернуть назад.
Или убить их животных и оставить их позади.
Это было уместно, в некотором смысле. Мы вместе выбрались из Ямы и с тех пор были вместе. Несмотря на мои протесты, на то, что я настаивала на том, чтобы они остались, мне казалось правильным, что они будут сопровождать меня до конца моего путешествия.
Глава 32
Даже верхом на птицах трей путешествие до Пикарра заняло десять дней. За это время до меня дошло, насколько сильно изменилась бывшая Терреланская империя. Были установлены новые границы, и солдаты, одетые в форму нового цвета, стояли на контрольно-пропускных пунктах вдоль дорог. Они требовали десятину со всех путешественников. Мы платили им, не желая причинять еще больше неприятностей, чем те, которые уже причинили. Это были бандиты под другим названием, санкционированные новым государством, которому они теперь служили. К несанкционированным бандитам мы относились несколько иначе. Мы платили им сломанными руками и отправляли убегать с именем Королева-труп, звучащим у них в ушах.
Мы часто останавливались: в деревнях, тавернах, городах. Думаю, я оттягивала неизбежную конфронтацию, отчасти из-за страха, а отчасти потому, что мне нравилось проводить время с Хардтом и Тамурой. Мы часто и от души смеялись, поднимали бокалы за тех, кого потеряли, но не забыли, и слушали рассказы Тамуры о давно минувших временах. То, что он пережил все истории, которые рассказывал, заставило меня взглянуть на них под другим углом, и, принимая во внимание его знания об учении Белмороуза, признаюсь, я начала спрашивать себя, не были ли книги старого философа написаны самим Тамурой.
В маленьком городке под названием Шорелан я встретила женщину такой красоты, что у меня захватило дух. Ее звали Ирилен, и у нее была идеальная смуглая кожа и волосы, такие же темные, какими когда-то были мои собственные. Когда она улыбнулась мне, она напомнила мне Сильву — что-то в том, как приподнялись уголки ее губ. Мы никогда не любим так, как в нашу первую любовь. Это не из-за желания или нужды, и даже не из-за ценности. Первой любви мы отдаемся полностью. Это правда. Мы отдаем каждый дюйм, каждую каплю, каждый уголок и каждую трещину. Каждый грязный секрет и каждую чистую правду. Каждая частичка нас погружается в эту любовь. Мы отдаем все, что у нас есть. И частичка нас остается с ними. Заслуживают они этого или нет, но частичка нас самих остается с каждым человеком, которого мы когда-либо любили. Дело не в том, что мы хотим дарить каждому из них меньше любви, а в том, что нам больше нечего дарить. Слишком многое от нас самих осталось позади, вместе с умершими, потерянными или невольно брошенными. Мы конечные создания и можем дать не так уж много. Я оставила часть себя с Ирилен и двинулась дальше.
Не раз за это короткое путешествие я заканчивала вечер выпивкой, чтобы прогнать свои печали. Это был своего рода способ отвлечься, чтобы притупить разум и сердце. Чтобы забыться. Часто Хардт и Тамура уходили раньше меня, оставляя меня наедине с выпивкой и мрачными размышлениями. Ну, не наедине. Ты никогда не пьешь в одиночестве. В худшем случае ты пьешь со своими демонами. Я всегда считала позором, что Сссеракис не мог напиться со мной, но мой ужас относился к моему опьянению со скрытым отвращением, хотя все равно присматривал за мной. Некоторые люди могут подумать, что пьяная однорукая женщина — легкая добыча, но я научила одного-двух развратников ошибочности их мнения.
Моя репутация следовала за нами или, возможно, опережала нас, так что в большинстве стоянок по пути мы сталкивались и с ней, и с холодным приемом. В некоторых местах ко мне относились с открытой враждебностью, в других — с приглушенным шепотом и многозначительными взглядами. Несчастье, очевидно, следовало за мной по пятам, или, полагаю, правильнее было бы сказать, что любое невезение после моего визита приписывалось мне. Имя Королевы-трупа стало синонимом дурных предзнаменований и трагедий. В деревне Чорн я услышала начало детского стишка.
Ночь придет, мертвец придет.
Королева-труп идет.
Залезай под кровать, рот не смей открывать.
Королева-труп идет.
Молись лунам напролет.
Королева-труп идет.
Стишок, как и следовало ожидать, называется Королева-труп идет. С годами его популярность только возросла. Это предупреждение непослушным детям, чтобы они слушались старших. Делай, что тебе говорят, или за тобой придет Королева-труп.
Сссеракис часто разговаривал со мной, но держал себя внутри. Никакого темного плаща или черных крыльев, только свет солнца и лун отбрасывал мою тень. Мой ужас накапливал силу, черпая ее из страха, который мое присутствие вызывало в каждом селении, которое мы посещали. Он знал, что надвигается конфликт, и понимал, что наши шансы на победу невелики. И все же Сссеракис собирался сражаться изо всех сил и отдавать мне все, что мог дать, лишь бы Железный легион погиб. Лоран Орран причинил зло нам обоим. Сссеракис был вырван из своего собственного мира, похищен и на некоторое время стал рабом. Даже однажды освобожденный, он не мог равняться в силе с Железным легионом и с трудом сбежал. Я чувствовала его уязвленную гордость. Лорд Севоари, существо столь же древнее, как и его мир, был порабощен и изучен, а затем избит и отправлен прочь, во тьму. Ему не хотелось признаваться в этом, но я чувствовала страх моего ужаса перед грядущим конфликтом. Сссеракис едва спасся, когда в последний раз мерился
