Марина Дяченко - Авантюрист

Рука бастарда удлинилась – из рукава выскользнул и лег в ладонь широкий нож. Предводитель взвесил в руке стальную гирьку на цепи; прожорливый парень издал неприличный звук, вытер рот ладонью, поднял на меня удивленные глаза.

Они тоже меня помнили.

– Ты один? – негромко спросила женщина.

Я шагнул вперед, взялся за край стола и рывком опрокинул его на трапезничающих. Усилие понадобилось большее, чем я рассчитывал, сразу же заныла зажившая рука. Горбунья выскользнула из-под летящей посуды, женщина отпрыгнула, предводитель с ревом выбрался из-под тяжелой столешницы; широколицему парню досталось по носу тяжелым суповым горшком, и драка окрасилась первой кровью.

Бастард – а он давно уже стоял на ногах – легко перемахнул через припавшую к полу горбунью. Я едва успел уклониться – табуретка, которой запустил в меня предводитель, ударилась о дверь за моей спиной. Руку бастарда с ножом я не столько видел, сколько чувствовал; предназначенный мне удар не достиг цели, но моя собственная рука, остановившая нож, разразилась острой болью.

Бастард был самым серьезным противником, но меня интересовал прежде всего предводитель. Два клочка седой пакли над буравчиками-глазами; предводитель ждал в стороне, поигрывая своей гирькой, и я вдруг увидел его руки.

Длинные пальцы, тонкие в суставах и разбухшие на месте подушечек. Сгрызенные до мяса ногти, и только на одном мизинце, манерно отставленном, – желтоватый длинный ноготь.

Сколько раз я заставлял себя не думать о «слюнявом рте». Говорила Алана о «руках»? Или не хотела, боялась вспомнить?! О том, как эти руки прикасались…

Вспышка ярости никогда не бывает кстати.

Пелена перед глазами. Бастард болезненно вскрикнул – он был ловок, но я оказался сильнее, и рука с ножом разжалась, когда я бросил бастарда на ножку опрокинутого стола. Широколицему так и не посчастливилось проявить себя в драке – получив по лбу обломком табуретки, он упал в груду посуды и там затих; гирька, на которую предводитель надеялся, как на Небо, беспомощной крысой закатилась в угол, стальная цепь волочилась за ней, как хвост.

Женщина попыталась вмешаться; я не хотел бы бить ее, я попросту оттолкнул ее с дороги. Камин догорал; путь до камина был неблизкий, тем более что предводитель упирался сапожищами в пол и все норовил лягнуть меня по колену. Я тащил его, как безлошадный крестьянин тащит свой плуг; камин был все ближе, ближе, я знал, что не стану рассказывать об этом Алане, но красная пелена все еще держалась перед глазами, мне хотелось, чтобы предводитель раскаялся. Чтобы долго каялся, тварь, пока клочковатые брови будут превращаться в обгорелые ломкие кустики…

– За что?!

Я совсем забыл о горбунье. Она будто провалилась сквозь пол в самом начале драки, а теперь вынырнула обратно, в двух шагах от меня, бледная и востроносая, как восковая кукла.

– За что?! Она ведь сама… она сама к нам пристала, сама! Мы не похищали ее… Она сама хотела, она сама за нами увязалась, за что, за что?!

По кукольному личику стекали слезы.

Предводитель дернулся – я круче завернул его руку; в дверь колотили. И уже давно; я, выходит, задвинул засов – и не помню…

Пелена спала. По углам возились, приходя в себя, мои неудачливые враги; женщина зло поглядывала на меня, вытирая губы. Но по губам-то я ее не бил?!

Я разжал руки; предводитель мешком свалился на пол. В ту же самую секунду засов не выдержал – и дверь распахнулась, пропуская в «малый обеденный зал» новую ораву разгоряченных мужчин.

Я ждал, что во главе окажется хозяин, напуганный грохотом и разъяренный неизбежными убытками. И хозяин действительно ввалился – вернее, его втолкнули, хозяин был бледен и не об убытках думал, а о собственной драгоценной шкуре…

– Вот они! Вот они, эти господа паяцы! Гляди-ка, морды друг другу чистят!

В комнате стало тесно. Переступая через осколки и обломки, люди князя Сотта мгновенно завладели ситуацией. Крепких рук хватило как раз на то, чтобы поднять с пола бастарда, широколицего и предводителя. Обеих женщин взял за шиворот добродушного вида усатый головорез; я стоял у камина, прижавшись спиной к стене. Позиция, прямо скажем, аховая.

– Не этот, – разочарованно пробормотал князек, заглядывая в окровавленное лицо бастарда. – Ищите, еще девка тут была, та самая, помните?

Мне стало чуть легче. По крайней мере Танталь и Алана сейчас вне опасности. А если у них хватит ума бежать, не дожидаясь утра…

– Этот! – радостно крикнул чернявый парень с перебитым носом, и замурзанный палец указал мне точно в переносицу.

Каминные щипцы – великолепное оружие. Вот только долго я так не продержусь.

– Отойди! Р-разойдись, сучья мать! – завопил кто-то за спинами нападавших.

Метко брошенный кинжал мне удалось сбить в полете. Щипцы в моих руках ревели, рассекая воздух; скрежетнул металл, на пол грянулись два коротких неосторожных меча.

– Отойди! Я его из ар-рбалета!

– Я тебя самого из арбалета! – завизжал князек. – Он мне живым нужен! Живы-ым!

Некое сладострастие, проявившееся в его голосе, придало мне сил. Если мне и следовало оставаться в живых, то обязательно на свободе. Никак иначе.

Завизжала женщина.

Я швырнул щипцы в нападающих – выиграл долю секунды, подхватил совок для углей; не размахиваясь, как аккуратный сеятель, сыпанул в оскаленные лица содержимым догорающего камина. Угольки запрыгали по полу, оставляя за собой неровные узоры дыма. Кто-то завопил, обжегшись, и почти все отшатнулись, прикрывая лица.

Я набрал в грудь побольше воздуха и нырнул в камин.

Пес, пес, пес-с-с…

Когда-то в детстве я любил пугать родичей, прячась в каминной трубе. Правда, в ту пору камин был пустым и холодным; прыгать в горячие угли станет только безумец.

Или загнанная в угол крыса.

Цепкая рука схватила меня за щиколотку, я хладнокровно ударил по ней каблуком и снова обрел свободу. Упираясь руками и ногами, рванулся вверх; снизу лизало болезненное тепло, сейчас я задохнусь, потеряю сознание и свалюсь прямо в угли, готовая, беспомощная, жареная добыча…

Воздуха мне, воздуха. Сколько может тянуться эта труба?!

Разумнее всего было бы стрельнуть мне вслед из «ар-рбалета». Страшно представить, в какое место может угодить стрела…

Или они успеют раздуть огонь и задушить меня у самой крыши?!

Дурачье, самодовольное дурачье. Вот, кто-то уже лезет следом, и от его сопения осыпается сажа…

Черное небо. Посреди правильного квадрата – белая звезда; новое усилие, еще…

Воздух!..

Ухватившись за края трубы, я подтянулся и вывалился на крышу. Заохала, трескаясь, черепица; нет, это не «клоповник», все врал конкурент. Это весьма добротное строение, вот только хозяину будут убытки…