Никому и никогда - Loafer83
Коридор уперся в железные ворота. Юля с интересом огляделась, выходит у этих коридоров тоже есть конец, а она думала, что здесь все закольцовано. Ворота отказывались открываться, как бы сильно не жал на кнопку сержант. Он даже вспотел от этого. Пришлось солдатам повесить автоматы за спину, а паспорта убрать в поясную сумку. Ворота поддались, и они вошли в автоцех, настолько огромный, что не видно было ни конца, ни начала. Здесь было темно, только свет фар электровозов кое-как открывал пространство, уходящее далеко вперед без каких-либо очертаний или теней — сплошная черная пустота. Видя ее удивленный вид, первый солдат шепнул, что они на улице, за пределами полиса. Он сочувственно улыбнулся и кивнул на одну из электротелег, на которой стояли странного вида железные ящики.
«Придется потерпеть часов десять, пока тебя до порта довезут. Если надо в туалет, давай отведу». Юля закивала, и он отвел ее в угол, где ничего не было, кроме толстых столбов и забора, за которым стояла видавшая все параша. Опять пришлось ломать себя, заставлять, мозг боролся с воспитанием, пока уже оберег не ударил ее током, и она смогла сбросить конденсат. Унижения, оскорбления и угрозы терялись в сочувственных улыбках и жестах исполнителей, делавших положенное, но с большой долей разгильдяйства и саботажа. Сержант что-то кричал на солдата, но парень с автоматом не обращал внимания, сунув Юле три плитки серого шоколада. Она ела этот шоколад с закрытыми глазами, по вкусу он напоминал больше кондитерские плитки типа «Аленка», приторно сладкие, то что надо с голодухи. Второй солдат выдал ей полиэтиленовый пакет с впаянной трубкой, небольшой, около литра воды, и посоветовал ничего не пить в дороге, а то сильно трясет, а роботу в сортир не надо. Юля поблагодарила ребят усталой улыбкой, солдаты убрали автоматы за спину дулом вниз, хотя сержант и кричал на них, требуя выполнения приказа, грозя наказанием за неповиновение, пугая, что она особо опасный преступник, что она совершила дерзкое убийство киборга-дознавателя. После этого солдаты заржали в голос, и Юля вместе с ними. Они тут же нашли ролик, показав его Юле. А неплохо она ему дала, красиво получилось, вот бы себе сохранить на память.
Стараясь быть деликатными, ребята посадили Юлю в железный ящик. На электровозе стояло двенадцать подобных камер, из которых раздавался тихий вой. Места было мало, ящик в ширину был чуть больше полуметра, высотой почти полтора, и она могла встать, согнувшись как атлант, держащий небо, в длину тоже полтора, в целом можно лечь как на диване. Перед закрытием солдат посоветовал намотать шерстяные портянки, будет холодно. Пока ее закрывали, она на ощупь нашла портянки и намотала сразу две пары, сапоги стали ее размера, прямым продолжением ног, вот бы еще кого-нибудь поколотить. Устроившись вполне удобно, вещмешок хорошо подпирал шею и плечи, она задремала.
Проснулась она не от дороги, больше походившей на стиральную доску, а от невыносимого воя, раздававшегося из соседних камер. Это не столько ее пугало, сколько раздражало. Чувствуя себя уже опытным зеком, она не понимала, почему они не могут просто спать, пока их никто не трогает. Вряд ли в лагере дадут нормально отдохнуть, все, что всплыло в ее памяти из прошлого страны, не предвещало ничего хорошего. Чтобы заглушить этот вой, Юля стала петь наугад, вспоминая отрывки песен. Вой утих, ее слушали, а робот даже запищал, подбадривая ее. Она вспомнила одну душную песню, которую как-то прислала Альфа, сейчас текст показался к месту, да и получалось у нее неплохо, Юле самой нравилось, как она распелась:
Среди жёлтых стен
Душно и темно
Я бегу от тех,
Кто закрыл окно.
Исчезает день
В отблеске теней
В терпкой пустоте
Я ищу людей.
(Друг «Места нет).
Потом пошли детские песенки, легко приходившие на ум, а раньше они казались ей слишком глупыми и надоедливыми. Особенно всем понравилась песня про оранжевое небо и оранжевого верблюда, и ведь Юля понимала, что те, кто ехал с ней на Собачий остров никогда не видели ни неба, ни верблюда, но что-то внутри них взволновалось, выросло, заставляя поначалу тихо, потом все громче и громче подпевать ей. Вскоре они выучили текст, и Юля с удовлетворением слушала самодеятельный хор имени себя любимой:
Оранжевое небо,
Оранжевое море,
Оранжевая зелень,
Оранжевый верблюд.
Оранжевые мамы
Оранжевым ребятам
Оранжевые песни
Оранжево поют.
(Ирма Сохадзе «Оранжевая песенка»).
36. Волк
Чутье подвело, он потерял след. Имплант давно молчал, определив местонахождение объекта вне зоны обнаружения, настойчиво предлагая вернуться в исходную точку и изменить маршрут. Он не доверял импланту, до конца не понимая принцип действия, но уже гораздо быстрее определяя ложные наводки системы безопасности полиса, уводящие в сторону, подальше от защищенных объектов. К телу претензий не было, оно послушно исполняло все его команды и предкоманды импланта, реагировавшего несравнимо быстрее. Если бы он до сих пор доверялся своим чувствам, то давно перестал бы существовать. Он жив, и это главное, а кто он теперь совершенно не важно.
Надо найти ее и вывести, он знает, как это сделать. Волк вздрогнул, кибернетическое тело напряглось, мышцы, немногим уступавшие стальным тросам, заскрипели, в бессмысленном спазме желая сдавить кости, состоявшие на большую часть из титанового сплава. О таком и мечтать было нельзя, совершенный организм, сильный, выносливый и неприхотливый. Страшно хотелось есть, да и боль после последнего боя не отпускала, раны медленно затягивались, причиняя жуткую боль, которую брал на себя имплант, периодически сбрасывая накопленное напряжение в короткие мышечные спазмы. Он не обращал внимания на это, боль и голод стали верными спутниками, подтверждавшими необъяснимое, что он до сих пор жив. И все же киборг брал свое, и он забывал себя, как забыл почти сразу свое имя, держась за призрачный образ, за ее образ, имплант не сопротивлялся, принимая условия сделки — после он станет другим, переродится или, что точнее, родится заново. И он очень
