Никому и никогда - Loafer83
Втолкнули в грязный кабинет, в котором почти ничего не было, кроме металлического стула, стола с дубовым терминалом с двумя экранами, один к сидящему за столом, другой смотрел на дверь с черной злобой потухшей матрицы. В кабинете нестерпимо воняло мочой и рвотой, перемешанной с дрянным одеколоном. Ее усадили на стул и завязали руки за спинкой, на ногах затянули ремни, и острые грани грубых ножек стула больно впивались в икры. Чернорубашечники ушли, и тут же вошел инспектор. Он брезгливо сел за стол и уставился в терминал, листая взглядом документы.
— Я думал, что вы все поняли, — инспектор грозно посмотрел на нее, Юля пожала плечами. — Не делайте вид, что не понимаете. Вам было предоставлено достаточно времени, чтобы вы дали показания. Мало того, что вы сожгли госсобственность и испортили одного из лучших дознавателей, так еще и решили нас перехитрить. А вот не вышло — мы и так все знаем, поэтому ваше признание всего лишь формальность, но я даю вам шанс во всем признаться и облегчить свою судьбу.
Юля хотела ответить, но кляп во рту мешал. Она промычала и больше не пыталась, мысленно благодаря кляп. Как бы ни замораживал ее оберег, из груди рвалась ненависть, переходящая в поток энергии, кляп во рту стал немного подгорать. Ей ничего не стоило разорвать веревки, срезать пальцами ремни и отдубасить этого урода, Юля не сомневалась, что он не выстоит и двух минут в бою, но оберег держал ее, давил и просил успокоиться.
— Вот показания свидетелей и ваших подельников. Мы всех нашли, и они дали против вас показания, которые мы многократно перепроверили, — инспектор ткнул пальцем в терминал, потом в Юлю. Какой-то он был странный, совсем не такой, как при первой их встрече. Сейчас он ей совсем не понравился, хотя выглядел безупречно, она обращала внимание на мужчин старше ее. Но сейчас она ясно видела, насколько он тупой и бешеный, какими бывают все жалкие люди, которых взгрело начальство за нерасторопность, и теперь они ищут виновного. Черный экран терминала стал темно-синим, и побежали линии строк бесконечного текста. Прочитать такое и на такой скорости было невозможно, и Юля даже не пыталась, если бы не кляп, то она бы зевнула.
— Вы ознакомились с документами. Теперь скажите в камеру, что подтверждаете показания свидетелей и материалы дела.
Она замотала головой. Инспектор будто бы надулся, распираемый изнутри гневом. Он стал кричать, бить кулаками по столу, обзывая ее странными словами, значения которых она не угадывала. Самым простым и понятным было шлюха, остальное какие-то псевдорелигиозные термины и бессмысленные закольцованные угрозы. Она смотрела на него, как на разбушевавшегося ребенка, требовавшего исполнения его воли, немедленно, чтобы все его слушались. Если бы этого психопата посадить на высокий стул, он бы и ножками забил. Вдруг ей стало так смешно, что тело затряслось от смеха, и он это увидел, почернев лицом. Что же она упустила, когда был тот момент перехода в статус обвиняемого? Ее не допрашивали, к ней никто не обращался, даже если бы она хотела сама явиться на допрос, то как это сделать, куда идти? Можно было, конечно, спросить надзирательниц, но они сами сказали с самого начала, что ничего не знают и не решают. Юля вспомнила, что больше не видела в столовой Регину, старая женщина исчезла после их тихой беседы, а в этом текстовом массиве она все же смогла выделить ее имя, у остальных были длинные цифровые коды, совершенно бессмысленная информация для человеческого мозга без импланта, в этом она уже разбиралась.
Из инспектора вырвался черный дух, бешено смотря на нее. Ей стало трудно дышать, кто-то душил, но не чувствовалось ни прикосновения пальцев, ни веревки или удавки, лески, струны или чем там еще душат. Она не могла сопротивляться, но сопротивлялась, перенаправляя энергию на защиту. Дух душил ее, пытался ворваться в тело через глаза и уши, натыкаясь на преграду, отскакивая и нападая снова. Он кружил, окутывал, доводя чувства до предела, и если бы не оберег, она бы сдалась и впустила его в себя. Оказывается, и духи устают. Сколько продолжалась эта истеричная схватка, может час, а может и больше. Черное и бестелесное ворвалось в инспектора, тело человека дернулось, все это время сидевшее неподвижно, смотря полными ужаса глазами на нее, но в этих глазах не было ни капли жалости к ней, а только страх за себя.
— Вы не можете отказаться подтверждать обвинение, — прохрипел инспектор, с трудом двигая затекшими руками. Юля замотала головой. Хорошо, что она не ела, а то ее бы точно стошнило.
— Вы не можете противиться нам!
Последние слова он выкрикнул так, что задрожали стены, звеня насмешливым эхом над его бессилием. Юля видела, насколько жалок этот человек, насколько труслив, и думала, почему всегда власть достается именно таким людям, почему ничтожества управляют людьми, путем репрессий и угроз держа в повиновении большинство, способное легко раздавить эту мразь? Почему мы это позволяем делать с нами?
Ответ рождался в глубине сознания, спрятанный защитными механизмами мозга. Она знает, что уже получила ответ, но пусть он подождет, не сейчас, не время, а то они победят.
35. Этап
Кинули в вонючий карцер. Метр на метр, слепящий свет отовсюду, будто бы в стены вделаны широкополосные светильники, и холод. Холод Юля ощутила не сразу, забившись в угол подальше от вонючего ведра, она смогла задремать. Очнулась от боли во всем теле. Она окоченела, не могла двигаться. С трудом встав на колени, она доползла до ведра, и ее вырвало чем-то желтым и зеленым.
Они что-то ей вкололи, она и не успела понять кто и как, ощутив жгучую боль в плече и шее. Потом она ничего не помнила. Ей снилось, что в нее что-то вливали, засунув в горло воронку с жестким зондом, спускавшимся прямо в желудок. Но нет, это был не сон, горло и пищевод горели, было больно глотать, а губы и рот превратились в один большой кровоподтек. Унизительно и очень больно, никогда в жизни она не испытывала такой долгой и жгучей боли. Организм требовал, и под камеры, их даже не прятали, разместив по углам, большие и допотопные, с внимательными объективами, ей пришлось раздеться и присесть над ведром. Ни бумаги, ни воды, ничего — еще одна степень унижения, бьющая едва ли не больше, чем физическая боль.
Тело успокоилось, она с трудом оделась, заставляя себя не замечать вони из ведра,
