Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
— Вы пленных не брали? — спросила я. Даже странно, какой у меня тонкий голос. Но не дрожит — уже хорошо.
— А на что? — ещё больше удивился часовой. — Да они, леди, и не сдавались в плен-то.
— Молодцы, — сказал Клай. — Правильно. Наблюдайте за обстановкой, Эрл.
Я потянулась к створке ворот, но Клай отвёл мою руку, открыл сам. Всё-таки не хотел, чтобы я трогала, перестраховывался… а я не стала спорить.
Меня просто поразило открывшееся зрелище.
Между тремя длинными низкими зданиями вроде казарм или бараков, на квадратной площадке или плацу, в тусклом свете солнца, полузакрытого дымом, я увидела множество людей, сидящих и лежащих на земле. Они все казались страшно измождёнными — не просто худыми и бледными, а полупрозрачными, будто выходцы из-за Межи. Без возраста, но многие седые. Большинство — в остатках нашей красивой формы, некоторые — в зеленоватых лохмотьях, оставшихся от формы солдат Перелесья, иные — в заношенном белье или обносках обычной гражданской одежды. Неподалёку от ворот горели два костра, и наши диверсанты варили на них в больших котлах, судя по запаху, крепкий травник и похлёбку из копчёной грудинки с луком. Некоторые пленные ели из жестяных мисок, остальные, очевидно, дожидались своей очереди, но без голодного нетерпения, равнодушно — они казались глубоко погружёнными в себя.
Стояла тишина, странная для места, где собралось столько людей.
Тяпка не сунулась к ним — стояла рядом со мной и еле слышно поскуливала, посвистывала… мне показалось, что она сейчас завоет.
— Тут только солдатики, — сказал Клай. — И наши, и тамошние… не знаю, дезертиры, наверное. Или штрафованные. И гражданские из тех, кто попроще. Ребята их вытащили из бараков, кто смог — сами вышли. Я думал, им полегчает на воздухе, но, видимо, нужно время, чтобы они немного опомнились.
— Так, — сказала я, пытаясь дышать ровно. — Кто их жрал?
— Клопы, — сказал Клай. — Так они это называют. Кто твою кровь пил, братец? — окликнул он худого седого солдата, у которого на грязной заношенной форме каким-то чудом уцелел один ефрейторский погон.
Солдат с трудом поднял голову. С заострившегося воскового лица смотрели неожиданно юные глаза, он взглянул на меня и даже попытался улыбнуться:
— Дык… клопы же, леди… Серые, с ладонь… приходили в сумерки… и не отмахнёшься… вроде оторопи нападает…
— От них очень мерзко, да? — спросила я. — Нестерпимо, люди умирали от омерзения?
— От омерзения помирать — дело нежное, господское, — чуть усмехнулся солдат. — Помирали, да… только, по-моему, от бескровия умирали. И от потери сил… а так, конечно, очень гнусные твари.
Разговор немного оживил пленных — или моё присутствие, не знаю. Тяпка перестала дичиться, подошла — и солдат с тёмным от въевшейся копоти лицом, который, кажется, почти не существовал в реальности, погружённый в собственные мысли, вздрогнул, будто очнулся, и погладил её по голове. И увидел меня:
— Вот удивительно… неужели сама леди Карла?
— За вами вот пришла, мэтр! — сказала я как можно веселее.
— Как бы не поздно, прекрасная леди, — тихо прошелестел совсем уж немощный старик.
Как на нём оказалась наша форма? Как он оказался здесь?
— Сколько вам лет, мэтр? — спросила я.
— Тридцать один на Блаженную Арну, — шепнул старик.
Ужас окатил моё сердце жаром.
— А вам? — спросила я того, седого, кто рассказывал о клопах.
— Двадцать пять, — сказал он с той же чуть заметной печальной усмешкой. — Не похоже, леди?
Я взглянула на Клая — и он кивнул:
— Думаешь, не столько кровь…
— Сколько жизнь, — сказала я. — Хаэле, значит, около ста лет? Интересно, куда ещё шли их жизни… ах, как интересно, Клай! Чудовищно и прелюбопытно! Как жаль, что не вышло её тут же удушить, гадину…
Ярость подняла во мне Дар — и его отсвет чуть вернул живых красок лицам солдат, что оказались рядом со мной. Мои кулаки сжались сами собой, так что ногти впились в ладони.
— Как думаешь, Клай, эта гадина сдохла?!
Клай шевельнул плечом — человек бы пожал, фарфоровые были не так гибки:
— Во всяком случае, отток прекратился. Сейчас они чуть живее. Может, эта дрянь обратима? Просто время нужно?
— Мы непременно узнаем, — сказала я громко. — Надо с Ольгером поговорить, может, какая-нибудь алхимия поможет… и с Отцом Святейшим — может, отмолить можно…
Я была права: меня услышали. Пленные встряхивались и поднимали головы — может, начали надеяться.
— Братцы, — сказал Клай, — вам поесть надо. Даже если не хочется. Вы, главное, на этом свете удержитесь, а учёный люд в столице уж придумает, как вас вылечить.
— Непременно вытащим, — сказала я. — вот увидите, вытащим!
— Своих только? — с горечью спросил полулежащий на земле худющий парень без возраста в клочьях перелесской формы.
— А вы тут все свои! — крикнула я. — Кто против ада, тот и свой!
— А кто не против, — сказал седой, наш первый знакомец, — того ведьма в охрану брала. Или трупы таскать жрунам на поживу. Или ещё на какую подлость. Так и говорила: ну, рядовой, принесёшь присягу… мне… будешь жить!
— А вместо груди у ней — ощеренная башка, — темноволосый парень с совершенно белой чёлкой и висками, в рубахе, присохшей кровью к ране на плече, попытался привстать, но не хватило сил. Клай помог ему сесть. — Ей и присягать. Аду, значит.
— Мерзко, — простонал перелесец. — Лучше дезертиром, лучше сдохнуть…
— Они, значит, видят сквозь гламор? — спросила я Клая. — Как? Простые ребята же…
— Да она от них и не скрывала, — сказал Клай. — Скорее, наоборот. Если уж так перепугались, что присягнут, — никуда не денутся, будут служить как миленькие…
— Но ты сказал, это только солдатики, — напомнила я. — А Ланс…
— Тяжело тебя туда вести, — сказал Клай. — Зрелище… знаешь… не из приятных. Но я впрямь не знаю, что делать. Этот орёл-кавалерист нашёл на складе у железки какие-то пилюли, приглушают острую боль, говорит… дал, кому смог. Но, по-моему, это так… из рогатки по киту…
— Да не тяни ты! — рявкнула я. — Мне так только хуже!
— Ладно, — вздохнул Клай. — Идём.
Он повёл меня через площадь в самый дальний барак. Видимо, это место и среди пленных считалось зачумлённым, потому что они явственно старались держаться от него подальше: от всей человеческой массы барак отделяла полоса вытоптанной земли. И я понимала, почему: мы ещё не успели подойти вплотную, а Дар уже жёг меня до боли — и мне мерещился странный запах.
Не отвратительный, даже чем-то приятный. Как запах мокрой лесной травы, когда мы с Клаем шли в часовню на секретной базе поздним вечером. Густой зелёный запах… И
