Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
— Как? — спросила я, хотя, честно говоря, не хотела знать как.
— Она выбила забор и повалила сторожевую вышку, — сказал Клай. Остановился, повернулся ко мне. — Понимаешь, рядом с нами шла стихия… шторм… Брёвна разлетелись, как спички. Долика так смеялась… честное слово, нам всем стало жутко. Я ею командовать не мог, да и никто бы не смог — всё равно, что пытаться командовать ураганом.
— Она сама нашла цель? — спросила я.
— Она как будто пришла в себя на секунду, — сказал Клай. — Посмотрела на меня, спросила почти нормальным голосом: вот там главное зло? Да, говорю. И тут полыхнуло… белый огонь этот в ней, в глазах её. Она сама нам приказала. «Оставайтесь здесь, — говорит. — Это — моё». И вот тут голос был уже совершенно нечеловеческий. Что это говорило через неё — я и судить не возьмусь. Никто не дёрнулся.
Он говорил довольно спокойно, но я чувствовала его боль и тоску. И, кажется, вину — хотя ему-то в чём себя винить…
— На ней была взрывчатка, — сказал Клай тихо. — Много. Мы ей давали три динамитные шашки, а она взяла десять. А уже у пролома в заборе, пока Шелс и Линей отстреливали серых, а другие парни ещё в кого-то палили, и мы слышали, как в цеху рвутся гранаты, она ещё мои забрала и у парней, которые тоже несли взрывчатку. Никто не возразил, опять же: от неё шло такое… волосы на голове поднялись, как в грозу. И воздух нагрелся и дрожал…
— Мы тоже видели божество по дороге, — сказала я.
— Не знаю, божество или орудие божества, — сказал Клай. — Или какой-то кусок ада против всего остального ада… я не теософ. Но сила в ней бушевала, как в оке тайфуна. И она убежала… по-моему, почти не касалась земли, а может, показалось мне… Ей навстречу оттуда дёрнулся какой-то кошмар, припоминаю только пальцы или щупальца — и глаза на них… но никакая тварь её не остановила. А потом рвануло так, что мы все полетели на землю. Вот тогда-то я её и увидел в последний раз.
— Долику? — поразилась я.
— Чмокнула меня в щёку, — сказал Клай. — И ушла в небо, как к себе домой. Без всяких ужасов и неестественных сил. Моя маленькая девочка.
Он плакал, я чувствовала. Плакать по-настоящему ему не позволяло фарфоровое тело, но его душа плакала слезами, обжигающими и меня тоже, — и Дар они поднимали. «Я думал, теперь это моя девочка, — хотел сказать он. — Что эти близнецы — наши с тобой дети. А она ушла, и защитить я не мог, и ничего, ничего нельзя было поделать». Я всё это так отчётливо слышала, будто он сказал вслух.
И тоже ничего не могла сделать. Только обнять его: прости, вот я у тебя есть.
Клай моргнул и встряхнулся. И я попыталась втянуть слёзы обратно в глаза.
— Ладно, — сказал он очень спокойно. — Смотри. Мы подходим.
Здесь никто не строил баррикад. Несколько диверсантов сидели на обломках и встали, приветствуя нас. Один сделал шаг навстречу.
— Разрешите обратиться, мессир Клай: тут всё спокойно. Наши работают внутри.
— Благодарю, — сказал Клай. — Продолжайте наблюдать за обстановкой.
Забор, огораживавший закрытую зону, вынесло, словно громадным тараном, караульная башня лежала на земле — и я разглядела в дыму белеющие места надлома толстенных брёвен.
Дымили руины храма, чёрные, как уголь, чёрные, как куски какой-то нездешней черноты. Перед храмом, видимо, раньше была небольшая площадка, отделявшая его от места, где держали пленных, и вся эта площадка была завалена обгоревшими останками, жуткими, как лихорадочный бред. Я так поняла, что всё это рванулось из храма, из того очистительного огня, который Долика там зажгла, но тот огонь здорово их прижёг. Не ушли.
Скорченные туши жрунов не удивляли. Но какие-то раздутые тела вроде безобразно распухших людей, из которых во множестве росли коленчатые паучьи ноги, как-то не умещались в сознании… а были и ещё… Я перешагнула осьминожье щупальце размером с мачту и лопнувший глаз, вырванный из жуткого черепа вместе с белым канатом нерва, студенистый шар не меньше человеческой головы. Тяпка, рыча, жалась к моим ногам.
— Долике нужно поставить памятник, — сказала я. — И всем, кто погиб здесь. Представляешь, вот это всё расползлось бы по побережью… А мы-то думали, что морскую нежить делают где-то поближе к морю!
— Эти, наверное, сухопутные, — сказал Клай. — Но я, конечно, не знаю. Валор разберётся.
Я улыбнулась, хоть у меня было нестерпимо тяжело на душе. Ну да, Валор-то со всем разберётся, похоже, к нему уже все наши относились так.
Вторая группа диверсантов охраняла ворота в заборе, отделяющем, как я поняла, храм от места, где эти гады держали пленных. На воротах ещё висели какие-то серо-бурые клочья — от них шло какое-то нехорошее тепло, поднимающее Дар, — и белели рисунки Клая, сложные розы: от крадущегося зла, от адских чар и от наведённых проклятий. Роз было много, и линии выглядели очень яркими. Я поняла, что Клай рисовал в несколько слоёв.
— Ого, — сказала я, подходя. — И сработало?
— Да не очень, — сказал Клай. — Видишь, часть осталась… и я не очень понимаю, чем это грозит. Но всё-таки с самих ворот сошло. В десять приёмов. Я молился, как храмовый послушник в престольный праздник, леди-рыцарь, — отрапортовал он, будто хотел чуть успокоить меня шуточкой.
— Леди туда с вами пойдёт, ваше благородие? — спросил диверсант-часовой. — Не надо бы…
— Бережёте леди нервы, мэтр? — спросила я и фыркнула. — Брось, не трудись. Я ничего не боюсь.
— Если бы не знал, что у тебя интуиция лучше моей, ни за что бы тебя туда не повёл, — сказал Клай. — Нехорошо.
Я возвела глаза горе́:
— А где тут хорошо?! Покажи мне это место, я туда схожу травничка выпить.
— Травничка как раз можно и там, — сказал часовой. — Райтан и ребята обшарили склады около железки, нашли и провиант, и даже медикаменты кое-какие. Кавалеристы помогли их доставить сюда. Там у них ещё парень нашёлся — фельдшеру помогал, теперь за медика, так что нижним чинам уже вроде бы и полегче. Вот что с господами офицерами делать — это уж никто не смог придумать. Это вас ждали.
Клай кивнул. Что-то он понимал, чего ещё не понимала я.
Спросил только:
— А что, склады они так и бросили? Охрана разбежалась?
— Зачем разбежалась? — удивился часовой. — Там осталась. Мы
