Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   На этот раз Абдаллах провалился просто в черноту. Ему не встретилось видений, мертвых богов и лукавых духов. Это было поистине милосердно. Впоследствии аль-Мамун вспоминал эту тихую темную гавань как один из самых счастливых моментов своей жизни.

   Ему было с чем сравнивать, в конце концов.

7 Рука всемогущества

   Деревянные решетки ставен заколотились под ветром - широкий засов неплотно их придерживал. Порыв ветра взметнул сор и пыль во внутреннем дворике - цыплята разбежались, перебирая несуразно длинными тонкими ногами. Соломины с шорохом налетали на ставни, бессильно опадая на рассохшиеся доски террасы.

   Все чужое, даже цыплята.

   Только занавеси свои - их взяли из халифского шатра. Впрочем, ковры тоже перевезли из лагеря.

   Каждый раз, когда Абдаллах просыпался в этой комнате, ему приходилось вспоминать, как он в ней оказался.

   Его везли, несли, снова везли. Лагерь еще сворачивался, а его уже везли - в Карзаккан, этот маленький вилаят посреди геометрической бесконечности рисовых полей.

   Низенькие земляные валы разгораживали квадраты и прямоугольники зеленых ростков, с упорством щетины выпирающих из стоячей воды. На покосившихся шестах трепались выцветшие лоскуты, изредка болтались под ветром глиняные щербатые кувшины. Видимо, останки домашней утвари отмечали принадлежность участка.

   В чьей собственности находились эти мирно зарастающие рисом и сорной травой поля, уже невозможно было узнать. Хозяева сбежали, так и не запустив в засаженные зеленью озерца карпов. Рабы тоже разбежались - задолго до того, как отряд гвардейцев принес сюда, в Карзаккан, носилки с разбитым параличом халифом.

   Постаревшие от горя евнухи сидели в соседних комнатах. Они и гвардейцы-фитьян - вот и вся свита увечного.

   Женщин аль-Мамун с собой не взял. Даже Нум, хоть она и просилась. Сначала - из-за ее раны в боку. Рана плохо затягивалась, Нум лихорадило, несмотря на аураннские снадобья и волшбу. Двое калек в одном доме - многовато для дома. А прибыв в Карзаккан, аль-Мамун даже обрадовался, что не взял женщин с собой.

   Зухайр, ходивший за ним, как нянька - впрочем, пожилой евнух и был его нянькой с самого детства - рассказал не сразу. Тревожить не хотел. И расстраивать.

   Большая часть местных рабов разбежалась - похоже, их держали в длинных сараях на окраине вилаята. Зухайр сказал, что смердело там, как в гноищах ада. Разбежалась большая часть. Но не все.

   Кто-то остался сидеть у стен своего загона, тупо таращась на чересполосицу света в щелях распахнутой двери. Кстати, рабов, похоже, не приковывали и особо даже не запирали. Оборванные люди с очень худыми грязными ногами и руками безразлично глядели на входивших - и тут же выскакивавших с зажатыми носами фитьян. Зухайр подозревал, что те, что ушли, даже не сбежали. Они просто разбрелись, как стадо овец, лишенное вожака.

   В доме, где разместили халифа, нашли пару рабынь. Увидев мужские силуэты в проеме двери, они, все так же неподвижно и тупо глядя перед собой, поднялись с земляного пола кухни и поплелись к жерновам - молоть зерно. Зерна в больших глиняных кувшинах, кстати, оказалось в достатке.

   На женщинах не было ни покрывал, ни платков. Свалявшиеся патлы свисали вдоль провалившихся щек. Грязные рубашки едва прикрывали колени. Увидевшие это гвардейцы принялись стыдливо отворачиваться - ну как же, такой харам, у женщины открыто все, что может быть открыто. Рабыни же, ничуть не стесняясь, уселись у больших тяжелых жерновов. В ответ на негодующие возгласы одна из невольниц - видимо, та, что помоложе, хотя под слоем грязи не получалось разобрать наверняка - равнодушно оглянулась на столпившихся мужчин, встала на четвереньки и привычным, усталым жестом заголила зад. Пользуйтесь, мол.

   Аль-Мамун не стал расспрашивать, что случилось дальше. Он и без того знал, что кто-то, конечно, попользовался. Не прямо в кухоньке, конечно. А потом, ночью, когда никто не смотрел через плечо.

   Начальник телохранителей сокрушенно рассказывал, что ради искоренения соблазна он вызвал торговцев - дабы избавиться от этих потерявших стыд. Заодно он приказал басрийцам увести и рабов мужского пола. Подумать только, сокрушался Зирар, они хуже скотов, хуже зинджей, которых привозят на кораблях с юга Ханатты. Те хотя бы танцевать умеют - не зря же говорят: даже падая с неба, зиндж падает, попадая в ритм. А эти? Тупые животные, подобные волам в упряжке. Их так и увели из Карзаккана - привязанных за шею к длинным жердям. Как волов в ярме. Не потому, что торговцы опасались побега - просто так было удобнее перегонять невольников с места на место. А то мало ли, разбредутся, потеряются и где-нибудь по дороге утопнут в рисовой трясине. А ведь жалко - все же живая тварь, чья душа и дыхание - от Всевышнего.

   Выслушивая гневную речь начальника евнухов, аль-Мамун вяло удивлялся: Зирар, осуждающий тупость и животное бесстыдство занзибарских зинджей, был сам зиндж. Но евнуха, похоже, это обстоятельство ничуть не смущало. Его привезли в аш-Шарийа совсем ребенком, причем уже оскопленным - этим ремеслом славилась пара монастырей на границе с Айютайа.

   Одним словом, от неприглядного убожества удалось избавиться, но аль-Мамун так и не решился перевезти харим в этот заброшенный вилаят.

   Впрочем, по прошествии недель, он и сам не очень понимал, что здесь делает. Поначалу ему казалось мудрым и верным все, что говорил Тахир ибн аль-Хусайн: эмиру верующих лучше уехать из лагеря, дабы не пошли опасные слухи. Как известно, калека не может быть халифом, а недуг повелителя способен дать пищу для разговоров и развязать языки клеветникам и злобствующим. Карзаккан - тихое селение вдали от досужих глаз и лиц. Старый и верный ибн Шуман поставит халифа на ноги за считанные недели, и вот тогда солнце аш-Шарийа вновь покажет свой лик преданным слугам и подданным, да буду я жертвой за тебя, о мой халиф...

   Да и что там осталось от этого лагеря, убедительно говорил Тахир. Дикари-джунгары уже вьючат добычу на лошадей и верблюдов и вот-вот тронутся к своим стойбищам. Гвардейские джунды обескровлены и подобны раскатившемуся ожерелью - вроде бусины все на месте, а что от них толку. Джунайд с сумеречниками и маридами занят своими колдовскими делами - который день разносят по камушку и без того оскверненную масджид Хаджара и рыскают по окрестностям. Можно подумать, кому-то сдались эти дурацкие языческие статуи или обезлюдевшие вилаяты и крепости. Но лиса-шейх все твердит о какой-то опасности и неких ужасных тварях, еще бродящих вокруг в изобилии. Ну что ж, пусть поднимает себе цену, что-то никто не слышал о его подвигах при штурме столицы нечестивых карматов.