Екатерина Шашкова - Цвет моих крыльев

Потом светловолосый наёмник посовещался с трактирщиком, и они дружно затянули развесёлую песенку про классический любовный треугольник – дракона, принцессу и рыцаря. Слова знали, кажется, все, кроме меня, поэтому подпевали так, что от многоголосого хора сотрясался весь трактир.

Как в одном далёком замке девушка жила,Да красавицей отменной меж людей слыла.Песни деве посвящали рыцари не раз,И погибнуть обещали ради милых глаз.

А бывало, та принцесса выйдет на крыльцо,Всю себя покажет людям, только не лицо.Мол, нельзя красу такую видеть всем подряд,Жениху лишь я откроюсь, вот он будет рад.

Между тем, над этим замком пролетал дракон,А ему, как всем известно, нипочём закон.Он принцессочку сграбастал, да умчался вдаль,Ох, причудливо ругался папа-государь!

Потом, как водится, появился отважный рыцарь, который пообещал королю вернуть его дочь.

Рыцаря изображал Лито, напяливший на голову многострадальную кастрюлю. Он окрестил половник сверкающим мечом, оседлал швабру – и бодро поскакал по залу. Его сестра тут же затребовала себе роль принцессы, и теперь театрально заламывала руки, мелодично стеная после каждого куплета.

Меня, не долго думая, назначили драконом. Экспериментировать с огнём я не рискнула, но скорчила зверскую рожу, схватила Литу за талию и потащила "в тёмную пещеру" под лестницей.

Рыцарь к логову дракона скоро прискакал.Гад крылатый это дело тут же услыхал,Обратился юной девой, выглянул на свет,Говорит: "Я – та принцесса, что прекрасней нет!"

Юная дева из меня получилась более убедительная, чем дракон. Я по мере сил построила глазки Лито, он великодушно предложил мне место на швабре… И только тогда до меня дошло, что история какая-то подозрительно знакомая. Интересно, слышала ли ехидная Кимура эту песню? И где всё происходило?

Так дракон оставил с носом рыцаря и двор,Даже пекарь с водоносом знают про позор.Рыцарь сам не понимает, был ли он женат,Улетел дракон беспечный – не вернёшь назад.

Грустный "рыцарь" стянул с головы кастрюлю, продемонстрировал всем собравшимся пустое дно и пошёл по народу, собирать гонорар за выступление. Монетки бодро застучали по металлической посудине. Флейтист в заключение сыграл ещё что-то простенькое, Льёни стыдливо спрятал гитару обратно под стойку, Лита поправила платье, рассеянно принюхалась… и с визгом умчалась на кухню. Кажется, там за это время что-то основательно подгорело.

Я ещё некоторое время проторчала посреди зала, пытаясь понять, что это было, а потом меня бесцеремонно отодвинули в сторону, чтоб не мешала переставлять обратно столы. При этом отодвигавшего ни капельки не волновало, что в момент отодвигания он стоял на моём подоле.

Треск рвущейся ткани и мой разгневанный вопль раздались почти одновременно. А уж когда я обнаружила, что оторвался не просто случайный лоскуток, а кусок подола аж до колена…

– Меня же Тьяра за платье четвертует!

– А нечего юбки по полу стелить! – Глотка у мужика была лужёная. Если от моего крика все вздрогнули, то от его – замерли и заткнулись.

– А нечего ноги куда попало ставить!

– Мои ноги, куда хочу – туда и ставлю. А ты свои лучше уноси отсюда, пока цела.

Самым разумным, наверное, было бы действительно развернуться и уйти. Но в голове у меня всё ещё звучала музыка, а разогретое танцем тело требовало действия. Да и в конце концов, княжна я или дырка от бублика, раз меня тут каждый паршивый наёмник обидеть норовит?

Поэтому я осталась на месте. Даже изобразила на лице многозначительную ухмылку, подсмотренную у Флая.

– Это мы ещё посмотрим, кто что унесёт. Как бы вас самого уносить не пришлось!

– Слушай, крошка, была бы ты парнем, я б тебе уже все зубы выбил.

– Угрожать вы все горазды…

– Ах так! Ну смотри у меня!

– Смотрю. Ничего не вижу.

И вот тут склочный мужик окончательно вышел из себя и сделал большую ошибку – он меня толкнул. Вернее, попытался. Я ловко уклонилась, попутно сдвигаясь в сторону… И больше ничего сделать не успела, потому что со стойки спрыгнул светловолосый музыкант. Видимо, у него очень не вовремя взыграл инстинкт защитника.

Оттоптавший мне платье тип от удара в челюсть отлетел в угол, где Лито, лучась улыбкой, добавил ему кастрюлей по голове. Собранные монетки с траурным звоном разлетелись по полу.

– Деньги! – завопил кто-то, ринувшись подбирать сверкающие кругляшки.

– Ноги! – не согласились с ним молодые парни с другого конца зала, алчно разглядывая мои голые коленки.

– Наших бьют, – мелонхолично сообщил пивной кружке седобородый бугай. Кто именно считался в данном случае "нашим" он не уточнил, но подхватились все. Даже те, кто до этого был полностью увлечён деньгами и ногами. Видимо, эта фраза была таким универсальным сигналом, на который просто нельзя было не среагировать.

Льёни, сообразив, что за этим последует, с громким стоном сполз под стойку.

А я почему-то подумала, что сейчас все накинутся на меня, как на основную зачинщицу, и приготовилась удирать. Но, как оказалось, истинные виновники происшествия никого не волновали. Главное было ударить хоть кого-нибудь. Желательно того, кто ближе, даже если ты только что сидел с ним за одним столом.

В трактире сразу стало суетно и шумно. Звонкие хлопки ударов смешались со скрипом мебели и звоном разбиваемой посуды. В ход шло всё, что только могло подвернуться под ругу герою, желавшему потешить молодецкую душу: миски, кружки, чесночные вязанки со стен, доска, только что бывшая подоконником, ремень с тяжёлой пряжкой и даже чей-то одинокий сапог, с торчащей наружу портянкой. Портянка, кстати, сама по себе тоже была оружием, причём самым страшным – биологическим. Случайная муха, рискнувшая приблизиться к этому источнику моровых поветрий, сразу же упала на пол и задрыгала лапками в предсмертных судорогах.

Осознание того, что не стоит торчать посреди зала, как берёза в чистом поле, снизошло на меня, когда над головой просвистел стул. Ну да, Лито же говорил, что они во время драки вечно летают.

Сам сын трактирщика в это время уже предусмотрительно запихался под лестницу, и теперь с жизнерадостной улыбкой любовался оттуда на общественный мордобой. Не успела я присоединиться к нему, пнув по пути которого-то из любителей женских ножек, как на то место, где я только что стояла, приземлилась лавка. Широкая, деревянная и, наверное, жутко тяжёлая. На грохот прибежала вооружённая скалкой Лита. Ненадолго замерла в дверях, уперев руки в бока, а потом упрямо тряхнула рыжими кудрями и ввинтилась в толпу. До Вербы ей было далеко, но двигалась девушка быстро, и по лбу огребли многие.