Наталия Мазова - Исповедь травы

Они слишком долго ждали, они примут любой ответ – и «да», и «нет» – но не «и да, и нет», не истину! Как объяснить им, что я – всего лишь одна пятая той, кого они называют Королевой, а мы – Скиталицей?

– Я крещу вас Огнем, – срывается с моих губ. – А та, что придет за мной, будет крестить вас… Радостью.

И, окончательно перестав понимать, что и зачем делаю, я беру в руки венец Адалль-Фианны и надеваю его на голову Лоти.

Вспышка – или это мне почудилось? – Лоти тянет руку к голове, пытаясь избавиться от того, что легло на нее не по рангу, но ее останавливает крик Снэйкра:

– Не смей!!!

Теперь все видят то же, что и я, кроме самой Лоти, а точнее, не видят – не видят трещины в золоте. Потому что ее больше нет. Корона сверкает, словно только что вышла из рук ювелира.

А на меня накатывает, и я уже не понимаю, где я и что со мной… пыльный камень и цветное стекло – зеленое, желтое, белое… витраж… ну да, витраж в древнем соборе Ковнаса, очертания стрельчатой арки… да, арка, но теперь это дверной проем, до краев залитый пурпуром заката, и Лоти, в белом рыцарском облачении, встав на одно колено, протягивает меч над огнем… Лоти… Лота-стар, Азора Лотастар. О боги мои, я что, превратилась в выездную версию Круга Света?

– О небо, что ты говоришь? – снова совсем близко глаза Лоти, и в них пляшет отсвет того пурпурного заката. – Меч, арка… и имя… Мое имя?

– Да, – я с трудом перевожу дыхание. – Азора Лотастар, рыцарь света. Оруженосец Ярри, Жрицы Воительницы.

– Значит, это она…? – Тэль-Арно так и не решается произнести вслух, и я ясно угадываю из этой заминки, что Лоти он предан не меньше, чем Снэйкр – своей Сульвас.

И тогда я окончательно прихожу в себя.

– Что там говорилось в вашем предсказании? Что корона станет целой, будучи возложена на голову истинной владелицы! И не сказано, что этой владелицей должна быть именно Королева! Может, потому и упало это сокровище под ноги Аньес, что было предназначено ее потомку?

– А ведь правда… – растерянно произносит Сульвас. – Но кто же тогда ты?

– Обычная ведьма, – роняю я легко и устало, зная, что теперь они верят каждому моему слову. – Ну может, не совсем обычная – я Видящая. В общем, то, чем так и не стали все вы, и чем не так уж трудно стать там, по ту сторону Тени.

Полчаса спустя мы все еще сидим за столом, но теперь на нем жареное мясо с чесноком и горошек в подливе, ячменные лепешки и прекрасный нежный сыр, а также совершенно потрясающее вино, лилово-алое на просвет и почти не дурманящее голову.

– Пей, Лигнор, – приговаривает Снэйкр, подливая мне. – Такого тебе нигде в Каэр Мэйле не нальют – мы с Ниххатом снабжаемся из одних погребов.

Вино, безусловно, роскошное, но я больше налегаю на еду. Не скажу, что я так уж привередлива, но едим мы с Лугхадом много меньше, чем мне хотелось бы, а поскольку кулинар из меня тот еще, то порой едим такую дрянь… И слава всем богам, какие только есть, что за этим столом я могу не вспоминать ни о каких изысканных манерах и насыщаться, не отвлекаясь!

Сульвас зажгла свечи, и венец Адалль-Фианны на голове Лоти поблескивает как-то очень значительно. Она так и не сняла его – и правильно, он очень идет к ее алому камзолу и длинным черным волосам. Подозреваю, кстати, что после рук Райнэи эта вещица утратила немалую часть заложенной в нее силы, так что никакой Королеве она уже власти не добавит. А вот чтобы выявить и усилить полускрытые способности такой, как Лоти – в самый раз.

– Слушай, Лоти, – спрашиваю я негромко, одну ее, а не всех, кто за столом, – почему же вы тогда продолжаете служить Райнэе, если знаете ей цену?

– А что, у нас есть какой-то выбор? – Лоти аккуратно намазывает лепешку маслом. – Сама же видела сегодня на лестнице. Так что все наше несогласие не выходит за пределы этого дома.

– Лоти верно говорит, – вмешивается Снэйкр, – но пожалуй, не только поэтому. Леди Сульвас, конечно, уважают в городе, но особым влиянием она не пользуется. Мы трое – совсем другое дело: Лоти и Тэль – Рыцари Залов, а я готовлю им смену из молодых щенят. Поэтому и возможностей, и информации у нас куда больше. И если вдруг, паче чаяния, что-то случится… – он подмигивает мне, – скажем, объявится-таки истинная Королева…

Я внимательнее вглядываюсь в Снэйкра. А ведь умен мечевластитель, ох как умен… Что бы там ни говорила Сульвас, но и она живет только прошлым – а вот любимый ее не забывает и о будущем, и обоих младшеньких, похоже, так же воспитал. Будь я тем, чего они все так ждут, честное слово, не пожелала бы себе иного лорда-правителя. Тем более, что, если я ничего не забыла, лорд-правитель и Лорд Избранный вовсе не обязаны быть одним лицом.

Сульвас тем временем достает откуда-то из-за кресла гитару – тоже старую, как и все здесь, и более округлых очертаний, чем у того же Лугхада. Голос у инструмента низкий, глуховатый – Сульвас перебирает струны, и аккорды звучат, словно мерные шаги:

Здравствуй, путник! Слышишь, ветер свищет?Нас с тобой давно никто не ищет,Нас с тобой уже никто не помнит…Ночь темней – усталый мир огромен…

Она не поет, а словно тихонько приговаривает над струнами, и песня такая же, как весь ее рассказ – спокойная и печальная. Я слушаю, затаив дыхание, и похоже, не только я…

Я иду и млею от испуга:Бьется ль сердце под твоей кольчугой?Я с тобою – хоть на бой, хоть на кол!Слышишь, путник? Странно… ты заплакал…

– А между прочим, – произносит Лоти, когда Сульвас кончает песню, – сегодня на лестнице в парк был убит Иэн Дорсет из «Счастливого дома». Убит Ниххатом по приказу лорда Райни.

– Вот сволочи, – Снэйкр ставит бокал на стол. – Он-то им чем не угодил? Пел всякую безобидную ерунду…

– Тем, что в конце концов сочинил такую ерунду, которую могли подхватить на улицах, – объясняю я. – И как на грех, Райнэя поминалась там не слишком почтительно.

– Сука, – подает голос Иниана. – Была, есть и помрет сукой!

– Ладно, – Снэйкр забирает гитару у Сульвас и передает Лоти. – Помянуть, однако, надо… Давай, Лоти, свою «Балладу о разбитой лютне».

Та кивает, принимая гитару…

Больше всего это похоже на слезы… бешеные слезы, выжатые из глаз ветром на полном скаку. Не могу подобрать для этой мелодии другого определения, кроме «отчаянная». Кажется, струны рвутся под ее пальцами – никогда прежде я не видела такой игры, но она как нельзя лучше соответствует ее голосу, неощутимо переливающемуся из молитвенного шепота в яростный, почти надрывный крик… С холодком в груди я узнаю в Лотином пении эхо своей собственной манеры Говорить. Вот только я на всю жизнь обречена Говорить, а не петь, в лучшем случае – подпевать кому-то, ибо не дано мне ни сочинять музыку, ни играть самой. Оттого, наверное, и преклоняюсь так перед всеми, кто это умеет…