Наталия Мазова - Исповедь травы

– Менестрель! – Китт снова выкрикивает непривычное слово и, по-моему, получает огромное удовольствие от того, что знает его и может произнести.

Хрустальное выражение на лице Лугхада разбивает бледная тень улыбки:

– Ты меня зовешь, маленькая принцесса?

Нацеленный на окно кирпич выпадает из моей руки.

– Тебя… Сыграй мне что-нибудь! Только понятное, а не как вы с Лигнор по ночам, про какую-то магию – «растопи мой лед», и еще эти, как их… хлопья пены сна, вот!

Его улыбка делается шире, словно поднимающееся солнце озаряет задумчивое лицо. Медленно, словно в полусне, Он берет первый аккорд…

– Слушай, маленькая принцесса Крысиного квартала. Слушай песнь рассвета, как пели ее влюбленные рыцари своим прекрасным дамам из высоких замков, в прекрасной стране, унесенной в небо дымом костра…

Ой, что сейчас будет! Можно только гадать, куда уехала Его крыша за эту ночь, когда я не занималась установкой ее обратно на место…

Свет!!! Что это? Разве такое можно извлечь из простой гитары? Как голос далекого рога, как серебряный отсвет, разгорающийся в восточной части неба…

– Радость моя, вот и все!Боль умерла на рассвете,В нежных перстах облаков…

Даже сквозь плащ я чувствую ногти Лоти, вцепившейся в мою руку. Следы останутся… А мне самой даже вцепиться не во что…

Китт, раскрыв рот, сидит на земле с головой, запрокинутой вверх, и слушает. Слушает – я поняла это по дрожи, охватившей меня – Смертную Печать Ветра, слушает альбу, какую не слагали и самой Адалль-Фианне! И песня эта уравняла сейчас Китт, и благородную воительницу Лоти, одетую в алый бархат, и меня, студентку Академии Культур в Авиллоне, всю из себя насквозь интеллектуально изысканную… Без различия наших званий и знаний Он дарует нам крылья, и души наши парят в рассветном небе, а здесь, на земле, остались лишь оцепеневшие тела, не способные пошевелиться, пока не кончится колдовство…

Все для тебя в этот день —Горы, и реки, и травы,Это утро – последний подарок земли,Так прими его в вечность с собой!

«Плачь…» Что еще и остается, услышав такое, как не плакать! Последнее скользящее движение пальцев по струнам – и тишина, бездонная, безбрежная… Я и Лоти – два соляных столпа, застывших в обнимку. А Китт вдруг вскакивает и ловко карабкается вверх по полуразрушенной стене, добирается до второго этажа – дальше нет опоры для ног…

– Лови!

Лугхад небрежно выхватывает из воздуха ветку цикория и, улыбаясь, подносит к лицу, словно желая вдохнуть неповторимый аромат… заррраза!

– Благодарю тебя, принцесса…

Лоти испуганно хватает меня за плащ, но я, отбросив чары, спокойно выхожу в пределы Его видимости. Китт, завидев Лоти в форме Рыцаря Залов, ойкает и на всякий случай исчезает в развалинах – у девчонок ее возраста не бывает лицензий на занятие древнейшим промыслом.

– А вот и я, – говорю я как ни в чем не бывало. – Прошу прощения, что заставила ждать меня всю ночь, но если бы не эта девушка, могла бы совсем не вернуться. Иди сюда, познакомлю с очень хорошим человеком.

В следующую секунду Лоти издает самый громкий вопль за сегодняшнее утро: Лугхад откладывает гитару и спокойно прыгает вниз с приличной высоты. Я уже успела привыкнуть к этой Его манере. Когда-нибудь Он таки сломает себе ногу, даром что Нездешний, как кошка, всегда приземляется на лапы…

– Мой привет и поклон вам, госпожа, – произносит Он, оказавшись перед Лоти.

– Да озарит солнце твою удачу, Мастер Лугхад, – склоняется та перед ним. – Я Лотиа-Изар Серид, воительница Залов Ночи, но… я тоже иногда слагаю песни. И хотя только от подруги твоей слышала я об обычаях братства, именуемого Орден Слова, но все же прошу тебя о радости стать твоей Ученицей, пока не встретится мне учитель моего Пути.

– По-моему, она Растящая Кристалл, – поясняю я и добавляю с уже дежурной конспирацией: – Я, конечно, в этом не сильна, проверь лучше сам.

– Что ж, пойдем в дом, Лотиа-Изар, – произносит Он, ничуть не удивившись. – Буду рад услышать, как поет моя гитара под твоими руками.

Я прячу злорадную ухмылку: гитара-то осталась наверху, и желая скрыть от меня ночную отключку (хотя что уж тут скрывать, емкость прекрасно видна с улицы), Он сам полезет за ней по ненадежной лестнице… Пить надо меньше! Древняя мудрость, но от того не менее верная…

– Говори, Лиганор.

Ночь. Еще одна из многих бессонных ночей, проведенных мною подле Безумца. Как обычно, мы сидим на полу в зале, открытой в небо, и пламя одинокой свечи, стоящей меж нами, вздрагивает от наших голосов.

Каждый раз почти дословно повторяется этот наш диалог:

– Что говорить, Лугхад?

– Слова.

– Я… не умею… как надо…

– Все равно. Говори что хочешь, светлое, темное, чужое или даже свое – каким бы несовершенным ни было, говори, как умеешь… Дай мне твой голос.

Я смотрю в небо. Сегодня луны нет. Две или три звезды поблескивают меж обгорелых балок.

– И снова не будет светаВ разрывах туч фиолетовых,Заплачет осеннее небоО тех, кого рядом нетуВ ту ночь на излете лета.И стены тонкими станут,И звезды странного цветаВ забвенье, как в воду канут.Утихнут пустые споры —И все мы иными станем,И молча в окна заглянем,Где свет одиноких фарДрожит на асфальте влажном,И в том отголоске спораНеважное станет важным…

Когда я Говорю, голос у меня очень меняется, струной дрожит в темноте, и я слушаю его отстраненно, словно Говорю не я, а кто-то другой. Это мое Сплетение – старое-престарое, в Ордене оно давно уже успело в классику войти. А если вещь постоянно на слуху, забываешь, что когда-то сам ее сложил…

– Так плакал осенний Город,Струясь по ночной листве,Стекая по мокрой траве,И ветви вздыхают печально,И в этом шелесте ветокЯ слышала плач по лету…А дождь бахромой хрустальнойГлаза фонарей закроет,Слепые окна затянет —И тайну ночь не откроет,И снова меня обманет.Тот дождь, напоенный светом,Всю ночь мне в окно стучался —Так Город прощался с летом.Так Город со мной прощался.

– Хорошо… – Он откидывается на стену и закрывает глаза в бессилии наслаждения. Так мог бы сказать человек, завернувшийся в теплое одеяло после суток под проливным холодным дождем. Так говорят, когда под напором лекарства или магии целителя медленно отступает боль, уже успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая…

– Хорошо… Тепло…

Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я обретала Его на разрушенных перекрытиях или на крыльце, с гитарой и полупустой бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто со свечой в руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в страстное: «Я прошу, подари мне покой!» Я подхожу, сажусь рядом, и мы молчим час, другой… А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба – нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще, и до моих чувств нет ему никакого дела… а к другой, непостижимо прекрасной, чувственно-холодной, чье имя даже не Райнэя на самом-то деле, а Черная Мэльд – невзаимная любовь. Та, что питается этими мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать… В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.