Эхо старых книг - Барбара Дэвис
Несколько попыток самоубийства, необъяснимый нож, тонко завуалированное предположение, что это вовсе не несчастный случай, как считалось раньше. На второй странице есть еще кое-что: подробный список антисемитских и пронацистских групп, с которыми, как говорят, связан мой отец, список более длинный, чем я думала, и, наконец, туманный намек на то, что он, возможно, пошел на гнусность в попытке скрыть еврейское происхождение своей жены. Внизу второй страницы – еще две фотографии: моя и Сиси, с нашими именами.
Ты ничего не упустил. Даже меня.
– Либо покупайте, либо кладите обратно, леди. Здесь не библиотека.
Поднимаю взгляд и вижу пристально глядящего на меня мужчину с обветренными щеками, заросшими дневной щетиной. Закрываю газету и бросаю ее, слишком потрясенная, чтобы испытать облегчение от того, что он, кажется, меня не узнал. Но завтра…
Завтра все начнут меня узнавать.
Навсегда и другая ложь
(стр. 81–83)
18 декабря 1941 г. Нью-Йорк
Июньской свадьбы не будет.
Об этом официально заявили родители Тедди, шокированные и обеспокоенные недавними откровениями «Уикли ревью» о моем отце. Подозреваю, они не станут терять времени и быстренько организуют брачное слияние с каким-нибудь другим семейством. В конце концов главное – спасти лицо, а лучший способ скрыть короткую, но неудачную помолвку их сына со мной – найти ему новую невесту с незапятнанной репутацией и, желательно, с чистой нееврейской родословной.
А мое лицо уже не спасешь.
Меня бросили, ведь я оказалась недостойна их сына из-за скандала, запятнавшего мою семью, что в свете моих проступков кажется вполне справедливым. Вздыхаю с облегчением от того, что меня больше не считают ценным активом, который можно продать или обменять, но эти события сделали меня странным образом невидимой. Отец почти не разговаривал со мной с тех пор, как вернулся из Бостона. Сейчас он погружен в заботы о своих деловых интересах, которые, похоже, сильно пострадали. Злополучная статья принесла ему непрошеное внимание, и, возможно, это удержало его от решительных мер, которые, скорее всего, заключались бы в отправке меня в какое-нибудь богом забытое место, как он поступил с моей матерью.
По крайней мере, вот таким причудливым образом твое грубое разоблачение меня защитило.
Публика обсуждала статью несколько дней, пока наконец ее мрачные подробности не уступили место военным новостям. Другие газеты тоже подхватили историю об отце, как ты наверняка и предполагал. Должно быть, ты гордишься тем, что сумел это осуществить.
Враги отца вовсю празднуют и пьют шампанское. Он угрожает подать иск о клевете, но его адвокаты предупреждают, что судебный процесс только поддержит сплетни и поставит его перед необходимостью отвечать на неудобные вопросы – публично и под присягой. Они говорят, что разумнее категорически отвергнуть обвинения и позволить истории умереть естественной смертью.
А пока мы все находимся в эпицентре скандала. Телефон звонит днем и ночью, репортеры разбивают лагерь на улице перед домом, готовые наброситься на любого, кто войдет или выйдет. Мы сидим дома, как пленники. Меня это вполне устраивает, а вот настроение Сиси колеблется между горем и негодованием, поскольку один за другим ее друзья находят причины отменить обеды, чаепития и карточные игры. Сестра не получила стандартных приглашений на праздничные вечеринки, и ее попросили выйти из нескольких женских клубов. Хотела бы я изобразить сочувствие, но не могу. В голове крутится старая поговорка о том, как кошке отольются мышкины слезки.
Мне лишь жаль ее детей, которых забрали из школы и передали бригаде репетиторов, три дня в неделю являющихся в дом через кухонный вход. Похоже, я здорово испортила жизнь каждому в семье, пригласив в наш круг гадюку.
Бедный Дикки, по-моему, переживает это тяжелее всех. Избегает даже смотреть на меня, когда мы встречаемся в коридоре или на лестнице. Полагаю, он возмущен тем, что ему пришлось доставить мое письмо, потому что, по его мнению, он невольно стал причиной семейных несчастий. Мне хотелось бы объяснить, что ничто в этом письме не имеет отношения к происходящему сейчас, что ущерб уже был нанесен – и что это сделал ты. Но Сиси запретила мне разговаривать с ее детьми. Не особенно огорчена по этому поводу: никто из них, кроме Дикки, никогда не обращал на меня особого внимания. Хотя мне очень жаль, что я потеряла его привязанность. Он милый и бесхитростный мальчик. Так не похож на всех остальных.
Между тем привожу свои дела в порядок. Надо где-то поселиться, пустить корни и наладить какую-никакую жизнь. Не имею понятия, как эта жизнь будет выглядеть – никогда не планировала ничего дальше побега с тобой. Не предполагала, что мне это понадобится. В этом я ошибалась.
Время от времени гадаю, задумываешься ли ты обо мне. Закрывая глаза, видишь ли ты мое лицо, слышишь ли мой голос, чувствуешь ли мое прикосновение? Или я для тебя уже превратилась в часть прошлого? Тень, которая ненадолго встала у тебя на пути, теперь расплывчатая и бесформенная?
Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем я освобожусь от тебя, и что тогда буду чувствовать. Не могу себе представить, что однажды в моих мыслях не будет тебя.
Возможно, мне стоит испытывать радость и облегчение от того, что я узнала, кто ты такой, прежде чем связать с тобой жизнь. И все же не думаю, что легко тебя отпущу.
Сожалеющая Белль
(стр. 93–95)
31 декабря 1953 г. Лондон, Англия
Заканчивается еще один год, а кажется – пролетел всего час.
Пожалуй, сейчас самое подходящее время написать эпилог и положить конец моему печальному занятию. Когда я начинал эту книгу, то надеялся на своего рода катарсис. Хотя, возможно, более подходящим словом для описания моей задумки будет экзорцизм. Я жаждал освободиться от грехов – как своих, так и твоих.
Нескольких исписанных страниц хватит, чтобы все это прекратить, уверял я себя. Буду истекать кровью, пока раны не заживут, пока я не освобожусь от тебя. До чего глупо было думать, что все решится так просто. Тем не менее мне нужно сказать еще кое-что.
Начну со статьи, которая вышла в «Ревью» вскоре после того, как я уехал из Штатов, – статьи, о которой, смею добавить, я узнал совершенно случайно, почти через два года после ее появления. В ней содержались факты, к сбору которых я был причастен: это, без сомнения, и привело тебя к выводу, что я приложил к ней руку, но ты, наверное, заметила, что под материалом был указан другой автор. В тот день, когда, как оказалось, мы виделись в последний раз, я поклялся, что не опубликую статью. И повторять эту клятву не стану. Если ты так плохо меня знаешь после всего, что между нами было, нет смысла оправдываться снова и снова.
А
