Илья Носырев - Карта мира

Рональд тяжело вздохнул и расправил плечи.

Странно, но темнота коридора, которым он пришел в эту комнату, подрагивала и скрежетала. Он обернулся — и тут же отскочил назад.

С тихим и отвратительным шуршанием в комнату вошло мерзкое членистоногое, скорпион на бесчисленных ногах, с клешнями и смертоубийственным хвостом, острый наконечник которого подрагивал в такт его движениям. Рональд отступал к стене, сжимая меч — но вдруг подпрыгнул, словно его уже ужалили: у скорпиона была голова орла, милого орла с хитрыми и добрыми глазами.

— Агвилла! — воскликнул Рональд. — Друг, ты что, не узнал меня?

— Узнал, — хладнокровно отвечал орел. — Да только ты мне теперь не друг. Меня и раньше тошнило от таких дешевых комнатных мальчиков, которые читают рыцарские романы и думают: вот, это жизнь. А сейчас меня от них тошнит так сильно, что будь ты на луне, я бы и туда явился за тобой, прошагал бы необходимое количество миль в безвоздушном пространстве. И если бы ты был мышью, то не нашлось бы для тебя достаточно глубокой норы, и если бы ты был рекой, то я стал бы плотиной на ней, и если бы ты был солнцем, то я устроил бы тебе затмение.

Хвост, словно копье, ударил чуть левее того места, где стоял Рональд. Исмигуль рубанула по ближайшей клешне; Агвилла, шелестя конечностями, отскочил; затем ринулся вперед, опрокидывая мебель. Рональд едва успел укрыться за столешницей рухнувшего стола и затаился за ней, выставив вперед Исмигуль и в любой момент ожидая нападения. Агвилла медлил, не решался атаковать, только бил клешней в дерево, стараясь прижать рыцаря к самой стене. Тактика оказалась, впрочем, безуспешной — и птицескорпион стал практиковать ложные выпады в надежде усыпить бдительность Рональда.

— Маркиз — наш творец, — пояснял Агвилла, сухо потрескивая клешнями, делая броски вперед и столь же проворно отскакивая назад. — Солнце восходит для нас в его глазах, руки его исцеляют, слова его подобны сладкой песне, ноги его, как сваи дубовые, щеки, как золотые груши…

— Чушь и бред, — возразил Рональд, прервав это славословие, в котором отчетливо проступали мотивы Песни Песней. — Кровавый убийца, монстр и грязь от ног людских — вот что такое ваш маркиз.

Агвилла впечатал клешню в столешницу с такой могучей силой, что она взлетела до потолка и упала за его игольчатым хвостом. Рональд ткнул вперед Исмигулью, но на этот раз гуманность сыграла с ним злую шутку — поскольку убивать бывшего друга он не хотел, то и метил вовсе не в голову. Меч скользнул по хитиновому панцирю, а в следующий момент рыцарь был примят к полу, а верный его клинок звенел по полу, отъезжая к стене. По счастью, Рональд успел схватить Агвиллу за птичью шею и удерживать чудище, не давая ему сдвинуться с места. Многочисленные ноги Агвиллы скребли по полу, но ослабить хватку ему не удавалось.

— Не страшшно, не страшшно, — прошипел Агвилла. — Сейчас придет конец. Ты ведь хотел увидеть мою третью, любимую ипостась? Увы, для тебя она окажется последней из увиденных.

Он отогнул голову назад — а затем резким движением двинул клювом Рональду по шлему. Словно взрыв прогремел внутри головы нашего бедного рыцаря, и только его мощные руки, что удерживали шею птицескорпиона, спасли его от смерти. Между противниками установился своеобразный статус-кво: клюв Агвиллы был бессилен, пока руки Рональда сжимали его горло.

— Ничего, — несколько хрипловато обнадежил Агвилла. — Сейчас мы нанесем удар не в бровь, а в глаз!

— В высшей степени благородное предупреждение, — скороговоркой проговорил Рональд. Могучий скорпионий хвост изгибался в воздухе, но рыцарь согнул шею так, что удар острой закорючки пришелся вновь по его шлему.

— Хвост у меня крепкий, — заверил Агвилла. — Гораздо крепче твоего шлема.

И ударил вторично. Рональду стало тошно. Он искал глазами меч, но тот был слишком далеко; Агвилла еще, заметив рональдов взгляд, заиграл многочисленными ногами в футбол, давая пас одной ногой другой, и заботливо забросил меч куда-то в отдаленный угол.

— Это конец, — сказал Агвилла, улыбаясь хитрым птичьим глазом.

Хвост его качался, как маятник, и выбивал на шлеме Рональда частую дробь, от которой у бедного рыцаря в глазах танцевали грации.

Рональд задумался. Да-да, именно задумался: ведь мало что (за исключением разве что частой дроби в голове) мешало его мыслям; лежал он в привольной позе, опущенное забрало шлема позволяло вполне отвлечься от мирской суеты и жизненной ситуации.

И подобно тому мудрому лососю, что отталкивается от капель, летящих ему навстречу, должны мы отталкиваться от препятствий на нашем пути и двигаться вопреки им.

Ибо капли лишь бьют друг в друга, а вода поражает саму себя, и ее волны есть не что иное, как ступеньки в ней.

«Поражает саму себя».

Такова уж игра судьбы, что наименее ценные и, прямо скажем, самые пустые слова в по-настоящему мудрых речах Иегуды, этакий словесный балласт лексических конструкций, без которых воздушный шар человеческой мысли все же взлететь не может, способны были сейчас спасти благодарному ученику монаха-картезианца жизнь.

«Поражает саму себя».

На все понадобилась секунда: Рональд сжал горло Агвиллы со всей силой, на которую только был способен; птичья пасть раскрылась и издала леденящий кровь клекот — и в этот самый момент мощный хвост, просвистевший в воздухе и собиравшийся покарать голову Рональда и его шлем, вонзился в разверстый клюв.

Рональд так и лежал, со скошенной набок головой.

— Агвилла промахнулся! — сказал он.

Чудовище посмотрело на него мрачно и удивленно, птичьи глаза налились кровью, и вдруг все оно откинулось назад и покатилось, как колесо, проезжая по полу то могучей грудью, то изогнутым хвостом. Проехав по каменному полу, Агвилла выехал в двери и укатился вниз по лестнице.

Рональд встал, подобрал меч и глянул в дверной проем. Птицескорпион лежал на лестничной площадке и в агонии мелко подрагивал всей дюжиной конечностей. Рыцарь должен был почувствовать жалость — но почувствовал только стыд, что ее не чувствует.

Однако надо было спешить — его ждало более важное дело. Чеканными шагами граф прошел по комнате и ударил по кованым железом дверям, ведущим в залу маркиза с такой силой, что они распахнулись настежь.

— Ага! Вот и вы! Я вас ждал! — воскликнул маркиз.

Он стоял посредине залы в треуголке, глубоко декольтированной кофточке, черных кружевных панталонах и с бокалом шампанского в руке.

— И дождались, — отрезал Рональд и шагнул ему навстречу.

— В наше время воспитанные дворяне, видно, уже не приветствуют друг друга, — с укоризной заметил маркиз. Он, как и всегда, хитро прищуривался. Черные кожаные ботфорты, оставлявшие открытой полоску белоснежного бедра, слепящего глаз.