Эхо старых книг - Барбара Дэвис
– Белль!
Твое имя гулко отдается от пустых стен. Но вместо тебя я вижу долговязого мальчишку в твидовой кепке и зеленом пальто, спешащего к лестнице. Он оборачивается, широко распахнув глаза, и замирает. Его лицо мне знакомо. Это сын твоей сестры. Тихий ребенок, которого ты зовешь Дикки. Мальчишка приоткрывает рот, но ничего не говорит.
– Где твоя тетя? – спрашиваю я как можно спокойнее. – Она с тобой?
Он закрывает рот и мотает головой.
– Ты пришел один?
Мальчик кивает, все еще молча. Не спуская с него глаз, наклоняюсь за конвертом.
– Как ты сюда добрался?
– На велосипеде. Я уже ухожу. Мне нельзя с вами разговаривать.
– Это она так сказала?
– Мне было велено просто сунуть письмо под дверь и сразу вернуться.
– Ты передашь кое-что от меня своей тете?
Его глаза расширяются еще сильнее, и он снова мотает головой.
– Мне нельзя с вами разговаривать.
Затем он срывается с места и бежит вниз по лестнице. Возвращаюсь с письмом на диван, вытаскиваю из конверта лист голубой канцелярской бумаги. Пробегаю глазами строчки, написанные твоим элегантным почерком. Красивые слова призваны тебя освободить, но могла бы не беспокоиться. Они ничего не меняют.
Некоторые говорят, что в самые ужасные моменты жизни у них будто земля уходит из-под ног. Мне всегда казалось, это просто преувеличение. Но в тот момент на вокзале, когда поезд тронулся, а я остался стоять с чемоданами, у меня было такое чувство, словно меня сбросили в бездонную пропасть, и дальше меня ждет только чернота и пустота. Такой момент невозможно ни забыть, ни простить. Наш жребий был брошен в тот день, ровно в 15:00, когда поезд «Лимитед» отошел от платформы без нас.
Я комкаю письмо, бросаю его на пол, затем иду на кухню и достаю из мусорного ведра бутылку джина, которую выбросил туда перед уходом. Наливаю себе стакан и залпом проглатываю половину. На пути к моему желудку он оставляет обжигающий след, а потом наносит краткий, но одурманивающий удар.
Подливаю еще, и вдруг звонит телефон. Смотрю на него, сердце колотится о ребра. У меня нет сил вновь слышать твой голос. Особенно если ты просто собираешься повторить то, что в записке, или, что еще хуже, извиниться. Стою и слушаю его резкую трель. Снова и снова.
Но что, если ты передумала? Поднимаю трубку, прочищаю горло.
– Алло?
– Ты так и не позвонил, ублюдок! Поверить не могу!
Это не ты, а Голди.
В груди происходит что-то вроде обвала, осыпаются последние камни. Говорю себе повесить трубку, но не могу даже пошевелить рукой. Поэтому просто сжимаю пальцами стакан с джином и слушаю ее вопли.
– Я была уверена, что ты приползешь обратно, когда поймешь, какого свалял дурака. Выбросить историю, о которой мечтает каждый журналист – настоящую бомбу, – только потому, что увлекся какой-то богатой юбкой? Я никогда не считала тебя идиотом, но, видимо, так оно и есть. Поэтому, похоже, мне придется быть с тобой терпеливее. А на твоем месте я бы еще раз очень тщательно обо всем подумала.
Ее речь густая и вязкая – так бывает, когда она пьет. Тем не менее Голди продолжает.
– Дам тебе еще один шанс стать звездой, английский ты павиан. Не то чтобы ты его заслуживал. И, дабы доказать серьезность моих намерений, позволю тебе назвать свою цену. Черт, я даже разрешу тебе придумать заголовок! Но предложение имеет ограниченный срок. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы принять решение и вернуться за свой стол, иначе звездой я сделаю кого-то другого.
Проглатываю остаток джина и с размаху ставлю на стол пустой стакан.
– Мне не нужны двадцать четыре часа.
Навсегда и другая ложь
(стр. 70–76)
7 декабря 1941 г. Нью-Йорк
Еще до завтрака выбегаю из дома, не имея при себе ничего, кроме сумочки. Выскальзываю через заднюю дверь и по переулку иду к гаражу. Поскольку отца дома нет, Бэнкс еще не появился, и в гараже – никого. Снимаю ключи от «Крайслера» с крючка на стене, сажусь за руль. Когда мотор с урчанием оживает, от волнения у меня почти кружится голова. Я представляю, как ты ждал меня на другом конце города, как нервно расхаживал туда-сюда и смотрел на часы, так же, как и я, жаждал начать нашу новую жизнь.
Наши билеты – те, что ты купил на вчерашний «Лимитед», – пропали. Как бы мне хотелось повернуть время назад. Принять решение и уйти из дома вовремя, чтобы успеть на этот поезд. Мы уже были бы в Чикаго и, возможно, направлялись бы в контору по регистрации браков. Но мы поедем на вокзал, купим новые билеты и наконец попрощаемся с Нью-Йорком. Днем позже, чем планировали, но что такое одни сутки по сравнению с целой жизнью?
Кажется безрассудным вновь довериться тебе после всего, что я узнала, но после моря слез и душевной борьбы я поняла, что не вынесу, если тебя потеряю. Поскольку Сиси следила за каждым моим движением, позвонить я не могла. Поэтому заплатила Дикки доллар, чтобы по пути в аптеку он доставил мое письмо. Я заставила его поклясться, что он сохранит тайну, и Дикки настороженно смотрел на меня, так что трудно было понять, доведет ли он дело до конца. Но позже он постучался ко мне и сказал, что поручение выполнено. Бедняжка, едва мог смотреть мне в глаза. Он явно не создан для интриг.
Я не оставила Сиси записки; она и так скоро поймет, куда я подевалась. А к тому времени я навсегда выскользну из этой паутины и никогда больше не переступлю порог отцовского дома. По пути смотрю в зеркало заднего вида, вспоминая, с каким спокойствием Сиси признала, что она следит за мной. Я не вынесу, если сейчас что-то пойдет не так.
Мне нужно поставить машину в полутора кварталах от твоего дома, а затем подняться по узкой лестнице. Взбегая на второй этаж, я едва не задыхаюсь. Ожидаю увидеть тебя прямо возле открытой двери, но коридор пуст. Я удивляюсь еще больше, когда дергаю ручку и обнаруживаю, что дверь заперта. Открываю своим ключом и чуть не спотыкаюсь о чемодан, стоящий прямо у входа.
Брожу по комнатам, сначала осторожно, затем все более нетерпеливо. Ищу тебя. Ищу свой чемодан. В спальне – пустой комод, кровать заправлена. В ванной твоих вещей тоже нет. Но это нормально, говорю я себе, подавляя растущее беспокойство. Ведь мы уезжаем, и ты все собрал. Вот почему все кажется таким пустым и тревожно тихим.
Ищу записку, но ее нет. Ничего нет, кроме пустой бутылки из-под джина в раковине. Ты бесследно исчез. Комната вдруг поплыла передо мной, и я
