Наследник огня и пепла. Том IХ - Владислав Добрый
— Иди и займись своими делами, Хогспор…
И Хогспор ушёл. У него было много дел. Его отец оставил ему дело — не ремесло, не ухищрения в умении выращивать шлемовики или смешивать бронзу, а настоящее дело. Сначала клан доверил его отцу распределять пиво. И отец сразу понял, что есть пиво лучше, и есть хуже. И есть те, чья благодарность важнее, чем благодарность других. Медленно, как грибница, взбирающаяся по отвесной скале, семья Хогспора проросла связями и привилегиями. Прочно заняли места Распределителей, Контроллеров, Управленцев. Это он, Хогспор, заставил Ана собрать войско — и Инсубры воспользовались смутой в Караэне, чтобы взять Ченти, а потом и Орлиное Гнездо. Годами Хогспор призывал вернуть когда-то утраченное, разжигая в Инсубрах обиду. И готовясь обрести для себя и своих потомков то, что должно — крепость, в которой они будут хозяевами по праву рождения. И тех, кто будет трудиться для него, отдавая всё и не требуя ничего. Как у людей.
Сейчас Хогспор как никогда был близок к своей цели. Его отделял от неё лишь старый меч на простом столе. Хогспор знал, что отличался от остальных долгобородов. Как и его отец. Там, где остальные видели стену — он видел проход. Там, где они теряли — он получал. Там, где они безропотно клали труд своих рук на алтарь благополучия всего клана — Хогспор брал благополучие для себя и своих близких. Иногда это было опасно. И тем достойнее его награда. Каждый может отдавать. Надо иметь смелость взять!
Хогспор посмотрел на меч. Почему он не подумал об этом раньше⁈
Вдоль стен стояли старейшины. По старым заветам они должны были идти в бой и умирать за молодых. Они не готовились к этому с детства, как у людей. Каждый из клана должен уметь обращаться с оружием. Таковы заветы предков. Они просто однажды переставали работать и становились «старейшинами». Когда их бороды становились белыми, как снег. Они расплетали узор кос, обозначавшие знаки клана и семьи, и отдавали себя полностью тренировкам с оружием. Хогспор был уверен, что просто они становились слишком стары, чтобы работать. Но ведь война тоже работа? Как же это глупо, выставлять на битву стариков.
Раньше именно старейшины избирали Управляющих. Но отец Хогспора смог это изменить. Теперь избирали все. А значит — никто. Скоро Хогспор отменить эту странную блажь предков и разгонит стариков. Но сейчас старейшины все еще были силой. В богатых бронях, глаза скрыты в тенях бронзовых личин шлемов. А их бороды, как снежные шапки на горах, скрывали губы. Хогспор не понимал выражения их лиц — и это его раздражало. Серебряные статуи предков — в три роста — глядели на них сверху вниз, будто прикидывая, кто из них достоин быть в металле.
Пол под их ногами будто дышал — красные камни в швах бронзовых плит мерцали, как лава в трещинах. Всё здесь было не про уют. Про вес. Про то, что не движется, пока не надо.
А древний меч на темном камне? Разве он должен лежать там? Может, он должен быть в руке Хогспора?
Глава 24
Камень и Слово
Хогспор сжал кулак. Ан стоял ближе всех к столу. Тоже хочет — это видно — протянуть руку и забрать. Просто боится.
То чувство, что затопило Хогспора в день возвращения Карг Харгримра, больше не приходило. Исчезло.
Камень. Власть. Всё, что он вёл десятилетиями. Всё, что он строил. Он стал почти человеком. Деньги. Дороги. Железо, уходящее в Империю. Родственники в каждой пивоварне. Он делал Инсубров сильными. А себя — незаменимым.
А теперь?
Пришедший последним выступил вперёд. Голос у него был как лом: глухой, тяжёлый.
— Я лил бронзу под Халгримой. Глубже, чем раньше. И вдруг… как будто что-то под черепом клацнуло. Я бросил тигель. Вышел. Люди сами дали мне еду, одежду. Я не спрашивал — всё было. А когда поднялся — сани уже готовы. И впряжены. Я не знал, куда еду. Только сейчас понимаю. Меня звал Карг Харгримр.
Хогспор молчал. Двое оборванцев, пришедшие раньше, согласно кивали. Их истории были почти такие же.
Один, с чёрными камнями в бороде, будто не имел доступа хотя бы к бронзе, произнёс:
— Мы — совет троих. Те, кто должен избрать Достойного.
Последний из них — невысокий, жилистый, как корень, — побледнел.
— Этого не было тысячу лет. Неужели… сейчас? Я? Нет. Я — пустая жила. Не даёт руды.
Второй, с лицом цвета мрамора от стыда, сказал:
— Я даже не знаю, что это за меч. В моём клане нет Граверов Памяти.
И тогда заговорил Гравер Памяти. Голос у него был ровный, как резец:
— В каждом нашем Владыке была сила. Но она истаивала в этом мире. Тогда они ушли — туда, куда не могли забрать наших предков. Но перед тем запечатали свою силу в двух аспектах. У каждого аспекта — есть свои, особые свойства. Три малых и два великих.
Карг Харгримр имеет такие. Первое — это «Дух Харгримра». В бою все, кто рядом, чувствуют касание Харгримра. Их плоть становится прочной, словно плотное дерево. Даже самые страшные удары оставляют лишь зарубки. Их удары становятся точны, быстры и сильны. Потому мы до сих пор вооружаем старейшин молотами. Ведь, наполненные духом Харгримра, они смогут крушить своими ударами даже самые прочные доспехи и щиты.
Но главное — каждого, кто рядом, Карг Харгримр наполняет упоением битвой. От которого, как показано на барельефах, они смеются…
— Мы собрались тут слушать старые сказки? У меня есть дела! — перебил Гравера Хогспор.
— Я знаю, что должен сделать, — сказал второй из пришедших.
— И я.
— И я.
Третий и второй посмотрели на первого, рудознатца — седого, сухого, как известняк. Тот шагнул вперёд:
— Есть у нас один. Живёт за Рагой. Троих выкормил, троих похоронил. Своих похоронил. Чужих сирот взял и был с ними ласков, как с родными. Руду чует по запаху. Молчит много. Но если нужно дело — как бы ни было трудно, сделает. Он как молот в умелой руке: всё может раздробить, а сам останется цел.
Двое кивнули, но в глазах — сомнение. Пожалел сирот. Мягкий. А мягкий — значит, может дрогнуть.
— Кто держит Карг Харгримр —
