Октоберленд - Альфред Анджело Аттанасио
Повиснув между лучистыми ореолами толстых черных свеч, из руки Нокса смотрела на Буля ядовитая игла. Со всех сторон пододвинулись злобные ангелы, пробираясь между мертвыми телами своих хозяев. И с ними пришли воспоминания Буля.
Уже наполовину он был призраком, но его жизнь мелькнула перед ним как в калейдоскопе. Он вспомнил Ирт. Снова увидел крутые улицы, лестницы дорог, резные крыши и дымные фабрики Заксара, города на утесах. Вспомнил свою жизнь вора, оттуда воспоминания потянулись дальше, в детство, в заросшие сумахом трущобы заводской окраины. Он тогда жил диким зверенышем среди фабрик, подбирая еду на пустырях и во дворах, иногда крал ее с подоконников, с птичьих кормушек на домах, где обитали рабочие. Всю свою жизнь он бегал по этим угловатым переулкам и кривым лестницам, по каменным полкам, где все время сочилась вода. И потом, перед этой жизнью, вспомнилась ему преджизнь…
10
У ЛУНЫ ЕСТЬ КНИГА
На Неморе, среди Светлых Миров, кобольды своим волшебством сливали гаметы разумных смертных и животных. Так появлялись зверолюди. Когда-то в прошлом, задолго до сиротского детства Бульдога, кобольды Неморы соединили пса и смертного и создали его предков. Его кровь это помнила. Из этих воспоминаний древних хранилищ его тела Нокс извлек весь Чарм ободранного человека.
Буль дернулся в судороге, став простым смертным. Такое разделение смертного и зверя было бы невозможным в горячей реальности Светлых Миров. Но магия Нокса родилась на Темном Берегу, и ее холодная убедительность, накопленная за семь тысяч лет, умела извлечь из тела Бульдога Чарм его меток зверя, оставив лишь смертную мякину.
Ноксу нужен был животный Чарм, ибо им он мог управлять. Если бы он взял и людской Чарм жертвы, он бы загрязнил себя ее человеческой сутью, а это ему было не надо.
Черная игла засветилась животным Чармом, взятым у Буля. Нокс величественно маршировал вокруг алтаря, воздев сияющую иглу. Подойдя к Деве, он осклабился, показав стоящему над ней злобному ангелу мелкие зубы. Потом он повернулся к Весам, и сверкающая игла с шипением втянула в себя эффлювиальный дым злобного ангела. Тело Весов шлепнулось, как выброшенная на берег рыба, и церемониальная мантия обвисла на горсточке пепла.
Нокс стал выше, мощнее от набранной жизненной силы. Он приблизился к Скорпиону, и снова мелькнула игла. Злобный ангел исчез, поглощенный разгорающейся аурой Нокса. Пустое тело Скорпиона рухнуло на доски и превратилось в собственную пепельную тень. Черная пыль посыпалась с лица и рук Нокса, оставляя графитовый след на его пути к Стрельцу. Силуэт ангела наклонился к Ноксу, жаждая поглощения, желая войти в его магическое сияние.
Ударила ядовитая игла, дым ангела воссиял вокруг Нокса, распростертое тело рассыпалось пеплом. Телесные тона возникли на лбу Нокса, щетина показалась на лысине. Вбирая в себя силу жизни очередного члена ковена, он становился все моложе и сильнее. Старая некротическая кожа слезала, и постепенно появлялось на свет тело юноши. Когда Нокс втянул в себя силу Льва и встал снова перед Девой, на ее злобного ангела гордо смотрело загорелое лицо, и длинные черные волосы рассыпались по широким плечам.
— Ты не умрешь, — провозгласил он, показав в улыбке великолепные зубы, — ибо с тобой, Мэри Феликс, я построю Мэйленд, ковен моей новой весны. — Миндалевидные глаза, карие и ясные, спокойно смотрели в злобное лицо астральной тени. — Спустись и подними ее, дабы и Мэйленд поднялся с нею.
Злобный ангел повиновался. Его призрачный силуэт влился в простертое тело Мэри, и она встрепенулась, приходя в себя. Как лунатик, она встала на ноги, и ангел отступил от нее, трепеща крыльями в воздухе, как папиросная бумага над горящей лампой.
Мэри заморгала, пытаясь понять, где она. Красивый мужчина, стоящий перед нею — это был омоложенный Нокс. Это она поняла не только по черной игле в его руке, но и по резкой команде, которой он подозвал ее ангела. Они вдвоем шагнули к алтарю, и ангел обернулся к ней ее собственным лицом, только жестоким и резким. Тень взяла в руки пламя свечей и взорвалась яркой солнечной пылью, став шаром пыльцы, окружившей пепельный круг.
Благоуханный бальзамический ветер развеял пепел, оставив лишь одиннадцать мантий с пятнами сажи.
— Октоберленда больше нет, — объявил Нокс мелодичным голосом и бросил иглу на окровавленное тело Буля. От ее прикосновения Буль вспыхнул синим пламенем, оболочкой вертящихся газовых языков и летящих искр. Тело не шевельнулось — огонь его не коснулся, выгорала лишь остаточная волшебная сила.
С хлопком наступила тьма, погасив весь свет в лишенном окон зале ковена. Синяя ночь вдруг встала в дверях, из которых выходил Нокс. И снова тьма поглотила все, когда он закрыл дверь.
Мэри вдохнула росистую прохладу и свежесть мшистого ручья, опьяненного вешней водой. Не было ни искорки света, слышалось только завывание дымохода на гребне крыши — и ни звука больше. Мэри шагнула вперед, нащупывая алтарь. Ее рука коснулась липкой плоти, и раздался резкий вскрик Буля.
Прикосновение Мэри разбило чары Нокса, и Буль забился с мучительным воем. Он очнулся, охваченный болью, вопил каждый кусочек содранной кожи. Так невыносим был его крик, что Мэри отшатнулась, упала наземь и замерла.
Снаружи молодой Нокс вытянул руки до отказа, будто обнимая этот крик — крик рождения его новой жизни. Боль не убьет Буля на месте. Этот человек явился со Светлых Миров, и на Темном Берегу ему не так-то легко умереть. На это уйдет время. Но после его долгих страданий и неизбежной смерти Нокс будет единственным обладателем его Чарма. С таким Чармом сила молодости сохранится у него на много столетий.
Безумные крики стали тише. Нокс опустил руки, потряс ими как боксер перед очередным раундом. Он стоял в свете луны и городских огней, ощущая мышцы на костях, трогая сам себя, сгибая и разгибая суставы, подпрыгивая от радости. И испустил волчий вой.
— У луны есть книга, — запел он из песни, которую пела ему в детстве мать в грязной деревне. — У луны есть книга, и на каждой странице записаны в ней имена псов.
Он рассмеялся в семитысячелетнюю даль, и ему ответило эхо из синей дымки гор Загроса.
— Внеси мое имя в эту книгу, мать! — крикнул он на диалекте своего детства. — Я — кочевник столетий. Я — пес вечности!
Он с радостным воплем запрыгал в лабиринте дымовых труб и воздуховодов. Потом встал на колени и снова завыл в небесную синь, отражающую
