Наталия Мазова - Исповедь травы

– Слушай, что тут такое произошло сейчас? – голос мой дрожит, ничего не могу с собой поделать, но пожалуй, в такой ситуации это хоть кому не зазорно. – Что ты со мной…

Он откладывает гитару, берет мои руки в свои.

– Идем. Тебе сейчас лучше лечь. Ты оказалась крепче, чем я мог предполагать – я хорошо представлял, с какими силами играю, но клянусь чем угодно, что затмения я не предвидел!

– Всего лишь не предвидел? Я уже почти поверила, что ты сам вызвал его своей песней!

Я встаю, пошатываясь, бреду в первую комнату и почти падаю на Его постель. Он стоит рядом и даже не думает прикрыть меня одеялом, как сделал бы Флетчер – приходится и это сделать самой. Кстати, то, что постель относительно чистая, было моим великим заблуждением. Теоретически эти простыни, конечно, отстирываются, но я-то в данном случае практик, а не теоретик…

– Прощения не прошу, – снова этот нечеловечески бесплотный голос. – Я ощутил, ЧТО есть ты, и был просто обязан даровать тебе еще одну Смертную Печать – самую, может быть, страшную из всех, Печать Жизни, – Он произнес «Dala'h», слово Высокой Речи, означающее «Зеленая стихия».

– Зачем?

– Потому что здесь Каэр Мэйл! – сказал Он, как отрезал. – Да, ты могла умереть, если бы не выдержала – зато теперь я уверен, что с тобой не случится ничего хуже смерти.

– Заставил меня участвовать в каком-то обряде Тени… – говорю я нараспев, с изумляющим саму меня спокойствием. – По-моему, даже против моей воли… – как назло, в мозгу крутятся слова Его заклятия, веющие призрачным ужасом: «И не лги, чтоты волен и свят – ты пленен и не волен…»

– Ты потом поймешь, что я сделал… – гитара снова в Его руках. – Но ты заслужила награду за то, чему я тебя подверг. Слушай же…

Снова тихий перебор струн наполняет комнату, и снова Он не запел, а заговорил все на том же неведомом мне языке. Да, сильно же Его поломало, если не Он транслирует, а мне приходится считывать! Как всегда в таких случаях, я полностью понимаю все оттенки смысла, но не могу сказать, чем они создаются – красота текста проходит мимо меня…

«Зачем толпа собралась на рыночной площади? Видно, снова пляшет Эмерит, красавица из красавиц. Слышите звуки бубна? Под жарким полуденным солнцем, в пыли, раскаленной июлем, танцует смуглая Эмерит, Солнце Ночи.

Хэй-о, Эмер, Эмерит! Плечи твои заласканы солнцем, зацелованы солнцем руки, ветви плакучей ивы, и ноги твои, не знающие сандалий. Черна твоя одежда, но чернее волосы твои – атласный лепесток ночи. Подобна гибкому стеблю, подобна змее и кошке, подобна цветку тюльпана – таков твой танец, Эмерит! Глаза твои – два солнца, такие же золотые.

Ай, Эмерит, для всех ты – и ни для кого! Кто обнимал золотые плечи, не скрытые ночью шелка, кто ласкал обнаженные руки, кто целовал твои губы? Ветер, один только ветер, что налетает из дальних степей, неся с собой запах мяты и чабреца. Никто тебе не под стать, и никого ты не любишь, красавица из красавиц…

Пришел в наш город ветер-бродяга, увидел пляску Эмерит, коснулся ее одежды – и полюбил ее страстно.

Хэй, молодой чужестранец в зеленой одежде – ты как юный колос на майском ветру, такой же тонкий и гибкий. Светлые твои волосы тронуты солнцем рассвета. Гляди же во все глаза на ту, которой нет равных! Огонь искрометных глаз, ливень ночных волос, вихрь черного шелка – таков твой танец, Эмерит! Но что это? Впервые опустились черные ресницы, румянец окрасил щеки – неужели и ты влюбилась, Солнце Ночи?

Хэй-о, Эмер, Эмерит! Ночью, зеленой и душной, крадучись, спускаешься ты к ручью, что обсажен кипарисами. Плакучие ивы свесили пряди волос нерасчесанных – под ними ждет тебя любимый. Не подглядывал я, но видел сплетение рук и объятий. Не подслушивал я, но слышал жаркий шепот: «Люблю…»– или то ветер шелестел в ветвях кипарисов?

Ай, ветер-бродяга – зачем ты стал человеком? Чтоб коснуться тела под черным шелком, чтоб снять поцелуем пыль с ножки, не знавшей сандалий… У неба есть звезды, тысячи глаз, а у деревьев есть уши. К чему же искать того, кто вас выдал?

Есть у Эмерит два брата – один рыбак, другой наемник. И незавидна участь того, кто посягнет на честь их сестры!

Перед самым рассветом, когда утихает ветер, выследили братья Эмерит с ее возлюбленным. Но не обнажил клинка молодой чужестранец со светлыми волосами – был он безоружен, когда достал его нож брата-наемника. Кровь запятнала одежду, алая на зеленом, и умер без стона бродяга… Горе вам, братья Эмерит – зачем вы убили ветер?!

И опустился на город зной – ни облачка, ни дуновения. Жара придавила город каменною плитой. Солнце, всюду одно лишь солнце, и листья деревьев стали как жесть – солнце сожгло их зелень, больше не дают они тени. Висят паруса рыбацких лодок – как выйти в море без ветра? И опустела рыночная площадь. Где ты, красавица из красавиц, Эмерит, Солнце Ночи?

Стоит над ручьем серый камень. Им стала танцовщица в горе, увидев, как умер безмолвно тот, кого она полюбила…

Застыл на века в оцепенении проклятый город…»

Он умолк. Воспоминание о последнем аккорде еще живо в гитаре, я ощущаю ее замирающий трепет в зачарованной тишине. Между прочим, пока Он говорил, я вполне успела прийти в себя…

– Это легенда моего народа, – наконец поясняет Он негромко и грустно. – Я очень люблю это сказание.

– Твоего народа? – удивленно переспрашиваю я. – Прости, ради всего святого – я считывала, как все ведьмы, язык не поняла…

– Роардинэ, – мне показалось, или глаза Его в самом деле вспыхнули в темноте? – Слыхала про такой мир? Земля-саламандра под медным солнцем…

– …что медью лучей окрашивает волосы возлюбленным детям своим, – машинально заканчиваю я цитату, не спуская глаз с Его темно-огненной гривы.

Да, теперь понятно… Только в одном мире видала я этот причудливый сплав Астура с кельтикой, даже странно, что сама сразу не догадалась… Боги мои, я все сильнее убеждаюсь, что Безумцем Его прозвали вполне заслуженно!

– Ладно, – Он встает и направляется к двери в Лунный зал, как я уже называю мысленно это помещение. – Постарайся уснуть… Лиганор.

– А ты?

Не удостоив меня ответом, Он уходит. Я долго лежу в темноте без сна и слышу, как за стенкой снова тихо заговорили струны. Явно импровизация – Он предоставил пальцам полную свободу, и они сами ткут из темноты, тишины и лунного света нечто грустное, нежное и ни на что не похожее… Чего бы я только не отдала, чтобы это было – обо мне!

«Ночь… Адаманты на черном крыле…»

Хэй-о, Эленд, Элендис…

Теперь я знаю, почему из ругиландца никогда не выйдет настоящего мотальца. И дело тут не в привычке к строгим нормам поведения – нет, просто эта поганая страна воспитывает в тебе такую чистоплотность, которая весьма усложняет бытие и при этом не корректируется даже вмешательством Круга Света. И я в этом плане не исключение – при необходимости я могу надеть кожаные штаны на голое тело, без всякого белья, но скорее умру, чем, вымывшись, снова влезу в грязную рубашку. А чего еще можно ждать от женщины, которая с детства усвоила, что лучший шампунь для ее волос – «Багульник» из серии «Разнотравье», и что лицо по утрам надо протирать «Деей» с зеленой полоской, ни в коем случае не с желтой, потому что желтая – для комбинированной кожи… Тьфу!