Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад
— Возможно, я иду против природы. Но за своим сердцем. И даже не пытайся меня заморочить. Моя кровь не только мешает мне говорить с Небесами, но и хранит от твоего обаяния.
Лицо Климы закаменело. Что под этой маской? Гнев? Ярость? Разочарование? Костэн затруднялся определить.
— В таком случае, я попробую иные методы, — деловито произнесла Клима. — Если ты, Костэн Лэй, агент четырнадцатого корпуса, не присягнешь мне, то я выложу всю твою родословную твоему начальству. И даже не погнушаюсь наврать, что ты согласился на перевербовку. Я сделаю это так, что никто не усомнится.
Она не угрожала — ставила в известность.
— Мне поверят больше, чем тебе, Климэн.
— Неужели? Слово обды против слова простого агента? Мне известен твой почерк. Что если, скажем, Юра наткнется на мою переписку с тобой? А лучше не Юра, а сразу Верховный Амадим. Ристинка сумеет это устроить. Да, конечно, ты перескажешь наш разговор, поклянешься на самом дорогом, но… всем известно, как хорошо ты умеешь врать. А если случится невозможное, и тебе поверят, твоя служба на этом все равно окончится. Никто не станет держать в сильфийской разведке агента, которого по причине крови отвергают Небеса. Тебя аккуратно задвинут, и свои дни ты будешь влачить, поплевывая дома в потолок, одинаково далекий и от политики, и от Небес, и от высших сил. Нравится? Я предлагаю кое-что получше, согласись.
— Нет, — хрипло выдохнул Костэн.
Его будущее ясно стало перед глазами. Неважно, чем окончится афера обды, но в итоге на него в любом случае будут смотреть как на предателя. Не все, конечно. Юрка, Риша, особенно дед — никогда. Но на месте начальства Костэн тоже не дал бы себе карьерного роста. И те чины, что есть, отобрал. Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и стало невероятно душно.
Голос Климэн долетал, точно издалека.
— Я дам тебе время осмыслить и оценить перспективы. Ступай. Твоя комната на третьем этаже левого крыла, вторая дверь по коридору. Найдешь сам или позвать провожатого?
— Найду, — как во сне ответил Костэн и вышел вон.
* * *
«Дед, дед, нашел же ты, кого полюбить… Что мне теперь делать с твоим наследством? Я всю жизнь тянулся к Небесам, один раз они меня даже услышали. Не оттого ли, что я дрался с человеком, защищая Дарьянэ, которую они и вправду любили? А может, то место было слишком похоже на капище высших сил, и Небеса побоялись меня отвергать при свидетелях? Почему наедине они глухи ко мне? Ведь я и правда люблю свои Холмы больше жизни, каждую редкую травинку, каждый чахлый кустик, всё-всё, от укропа до облаков! Это, в конце концов, обидно: узнать, что Небеса, которым я искренне молюсь, не любят меня лишь потому, что предки моей прабабушки когда-то правили людьми!
Конечно, скверный из меня сильф, если не сказать покрепче. Волосы не вьются, мерзну, ветров не слышу… Но кто еще, смерч побери, столько делает для сильфийского народа?! Я агент больше десяти лет. Столько раскрытых заговоров, удачно проведенных операций, интриг, столько воспитано стажеров!
За кого меня принимает эта девчонка? Я плохой сильф, вру как дышу, потомок обды, мне случалось убивать — но я не предатель! И я давно выбрал, какой стороне служу. А сегодня она хочет все это перечеркнуть. Вместе со мной.
Нет, Небеса, я многое могу вынести ради вас и Холмов, но быть оклеветанным без вины… Какой позор!»
В отведенную ему комнату Костэн не пошел — ноги не несли. Он словно двигался в каком-то вязком тумане, замедляющем время. Кто встречался ему на пути, и были ли такие, Костэн не видел. Он смотрел на свои пальцы — слишком короткие, слишком человеческие, слушал свое дыхание, слишком глубокое и редкое. Больше десяти секунд под водой! Какой нормальный сильф на такое способен? В ушах шумела кровь — та самая кровь людских владык, которая предала, в первую очередь, своего хозяина.
Теперь все странным образом оказалось на своих местах.
«Я слишком человек, чтобы быть сильфом, и слишком люблю Холмы, чтобы быть человеком. Небеса глухи, высшие силы мне противны. Я отказался служить обде, но все равно останусь предателем для своих. Дед, дед, что же ты наделал!..»
Как он добрался до главной лестницы, Костэн не помнил. Просто поймал себя на том, что идет по ступенькам, а впереди маячит подставка с досками — не воспитанников, а для наставников, командования или высоких гостей.
Его доска тоже была на той подставке.
…Привычным движением защелкивая крепления, Костэн с удивлением отметил, что у него дрожат руки. Наверное, так и должно быть, перед тем, как… Он еще не озвучил это для себя в мыслях, но решение уже было принято.
К смерчам эту вечную отверженность, из которой не вылезти ни ему, ни его детям.
К смерчам всё.
— Вы уже улетаете, господин Костэн? — учтиво осведомились по-сильфийски.
Костэн обернулся и увидел того молодого юношу в алой форме. Как там его, Валейка?
— Да, — помедлив, ответил он. — Передайте вашей обде, что… не только она служит своей стране до конца.
К смерчам все способы перевербовки!
Привычное движение, и доска поднимается в воздух, ловя попутный ветер. Тает внизу лицо Валейки, остаются позади институтские ворота, окна второго этажа, крыша…
Вот и облака. Их мокрая пелена обнимает со всех сторон, влага смягчает пересохшие губы, волосы мокрыми прядками липнут ко лбу. Очень густые облака сегодня над Принамкским краем.
А над облаками — солнце. Ярко-желтое, холодное, осеннее. Лучи ласкают и золотят облачное море, слепят глаза, тень от доски невесомо бежит по сияющим изнутри клочкам тумана.
Небо — вот оно. Так близко, что протяни руку — коснешься. Днем над облаками оно всегда ослепительно голубое, в точности, как его глаза.
— Зачем ты мне дало эти глаза, Небо?!
Крик тает в вышине, и даже эхо уносится неведомо куда.
— Вот он, я! Весь твой, без остатка!!!
Голос срывается от холода и ветра, но Костэну на это наплевать. Кричать можно и беззвучно, если крик идет от сердца, из самого нутра, оттуда, где горит огнем жестокая обида на предавшую его голубую даль.
— Столько сил! Столько бессонных ночей! Столько клятв и молений! Значит, все напрасно, да?! Значит, любая человеческая девчонка может запросто ткнуть меня носом в мою кровь, и вы с ней согласитесь?! Значит, та сволочь, которая убивала и грабила, а потом дважды удирала от меня по облакам, больше достойна
