Октоберленд - Альфред Анджело Аттанасио
7
СВЕТ В ГОЛОВЕ
Всю свою жизнь Овери Скарн была слишком бедна и не могла позволить себе достаточно Чарма, чтобы стать красивой. Сейчас, когда у нее были все средства «Шахт Бульдога» и Нового Арвара, не хватило времени пройти сложное лечение, которое сняло бы с нее лишний жир.
Однако она сделала себе наговорный пояс, который придавал ей неотразимую сексуальную привлекательность. Одни только экстатические топазы и гранаты восторга обошлись в целое состояние, потому что на полный обхват их пошло втрое больше, чем обычно. И расходы на колдовскую проволоку, необходимую, чтобы адекватно объять все складки жира, почти убедили ее плюнуть на пояс и пройти курс удаления жира.
Но время сейчас было драгоценнее осветительных алмазов. Из всех доминионов шли сообщения о страшных последствиях непрекращающихся атак троллей и огров. Поля и фермы уничтожались, добыча минералов прекращалась по всему Ирту. В ближайшие дни голод и отсутствие Чарма могут положить конец талисманической эре. Люди будут вынуждены жить, как жили миллионы лет назад, промышляя собирательством, привязываясь на ночь к деревьям и залезая в пещеры, чтобы ночной прилив не унес их во сне. Но те, кто будет владеть наговорными камнями, получат такую власть, какой никогда не было у пэров.
И все время Овери Скарн уходило на бешеные усилия накупить от имени «Шахт Бульдога» как можно больше наговорных камней. Располагаясь в промышленной столице, в Заксаре, «Шахты Бульдога» уже закупили имеющийся запас талисманических товаров у самих производителей. А владея Новым Арваром, городом, не тронутым Гоблинской Войной, она обладала неограниченными ресурсами для бартера.
И только время ее ограничивало. Разрушение доминионов шло слишком быстро, с такой спешкой, что Ирту грозила анархия в течение ближайших пятидесяти дней. Нужно было больше времени, чтобы накопить наговорные камни и перекупить шахтные концессии у их теперешних владельцев. Но как можно смирить ярость гоблинов?
Одетая в длинную юбку оранжевого атласа с отделкой из синих кружев, затянув вокруг могучей талии полоски левитационного жемчуга, придававшего походке легкость, Овери Скарн расхаживала перед окнами своих покоев. Серебряные облака, растянутые в перистые полосы, сияли над шпилями замка, извещая о грядущей буре. Утренний свет, как в бриллиантах, играл на стеклянных панелях и падал к ногам Овери, отражаясь от натертого светлого паркета.
Она подошла к открытому гардеробу с морозными стеклами, где на стенах были барельефы пляшущих сатиров и фавнов, и встала за наговорным поясом, который там висел. Под льющимся из окна светом его лучистые узоры экстатических топазов и извивы спиралей гранатов восторга сверкали чистым золотом.
— Ты знаешь, Скарн, что ты должна делать.
Она отошла от сверкающего пояса и обратилась к нему, как к себе самой:
— Я буду знать, Овери, если ты мне скажешь. Не считай, что я все за тебя буду продумывать.
Левитационные жемчужины позволили ей изящно вернуться обратно за пояс.
— Ты кокетничаешь, Скарн, потому что думаешь, будто ты сама делаешь всю работу. Но если бы не я, ты бы вообще не имела полезной информации. Это я должна столько отдавать от себя самой, чтобы выяснять истинную природу вещей. А скоро опять постучат, и мне опять придется отдавать.
— Не хочу спорить с тобой, Овери, — ответила она себе, снова выходя и становясь лицом к поясу. — Да, тебе приходится использовать себя ради нашей выгоды. Но припомни, когда мы еще не были богатыми, это я продвинула нас от клерка при чармодельне и до управляющего фабрикой, а потом и на руководящую позицию в «Шахтах Бульдога». Это все сделала я, добилась сообразительностью и предприимчивостью, ибо кто бы соблазнился на такое безобразное создание, как мы с тобой?
— Как ты, Скарн. А не я, — возразила она, выставив перед собой пояс. — Пока я это ношу, я — Овери прекрасная, Овери неотразимая. И разве мы с тобой в качестве Овери не должны знать, почему Новый Арвар не пострадал от гоблинов?
Она выпустила пояс и прошлась задумчиво.
— Да, Овери, мы знаем из твоих источников, добытых похотью, что Поч и его мегера — марионетки гоблинов. И все же у меня есть два возражения против надежд, которые ты на эти источники возлагаешь, Во-первых, как мы можем быть уверены, что известное тебе не станет известно и другим? Если другие доминионы заподозрят, что мы прячем гоблинов, Новый Арвар будет превращен в груду щебня вихрем чармового огня.
Подняв к подбородку блестящий пояс, она ответила себе:
— Пояс этот — наговорный, глупая ты Скарн. Мой источник самого себя не проинформирует, не то что других.
В дверь постучали тихо и ритмично.
— Ага! Вот, Скарн, можешь посмотреть, как работает этот пояс.
Она отпустила ткань и шагнула назад.
— Погоди, Овери. Прежде чем наденешь свое любимое наговорное изделие, скажи мне — почему всегда я должна иметь дело с маркграфом и его женой? Ты так горда своим наговорным поясом, почему тогда ты ими не вертишь?
— Внезапность, Скарн. Внезапность — самое мощное оружие на войне. — Она обернула вокруг себя пояс и с трудом застегнула крючки пухлыми пальцами. — И не сомневайся, что мы выиграем эту войну с гоблинами, Скарн. Мы должны ее выиграть — иначе все, добытое нашими тяжкими трудами, будет утрачено. Доминионы должны быть повержены, это так, но не уничтожены. В нужный момент мы бросим в дело наш обильный Чарм, раздавим гоблинов и сами захватим Ирт. И будем править, как королева.
Она махнула двери, чтобы та открылась, и вошел стражник — крупный мужчина в красно-золотом мундире. Он встал на колено прямо в дверях, и Овери Скарн жестом велела ему подняться и распростерла перед ним свои объятия. Когда она сомкнула руки вокруг его тела, навеянный Чармом восторг пронял его насквозь.
— Расскажи, Ройдан. Расскажи все, что ты видел.
Ройдан с бычьей шеей дернул себя за ворот, в нетерпении поскорее раздеться. Поток Чарма от наговорного пояса так зажег его, что дышать было трудно, и он проговорил, задыхаясь:
— Овери, возлюбленная! — Он ткнулся лицом в ее морщинистую шею, голос его зазвучал глухо. — Гоблины ничего не подозревают. Ничего, совсем ничего! — Он склонился к ней пылающим лицом. — Над ними на чердаке колдовские проволоки видят все и слышат все, и делают это так тонко, что ничего нельзя заподозрить. Совсем ничего!
Она помогла ему снять штаны.
— Ты очень хорошо поставил проволоку,
