Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Казалось, он не слышит воплей девушек, разрывающих на части тело их недавнего мучителя, не видит Мишеля, скидывающего огнемет с плеча, чтобы садить огнем в толпу обезумевших от счастья освобождения и мести людей.

Я подошел к жрецу, нагнулся, тронул его смуглую узкую руку.

Жрец вопросительно поглядел на меня.

– Мы, – я поколотил себя в грудь, – их, – я указал на резвящихся девушек, – съедим – ам-ам, – для наглядности я поклацал зубами, – если ты, – я ткнул в жреца пальцем, – их, – тот же маневр, – не разгонишь, – я разгреб руками воздух, – понял? Нам… нужен… труп… целый…Ясно?

Жрец кивнул, легко поднялся и, вытянув руки, выкрикнул, выхрипнул нечто повелительное, грозное, во всяком случае не предвещающее ничего хорошего.

Девушки, забрызганные зеленоватой слизью, тяжело дышащие, как-то удивленно, будто в первый раз взглядывающие друг на друга, расходились нехотя, медленно, через силу.

Я с уважением поглядел на жреца.

Жрец повторил свой крик.

Девушки уходили прочь в светлеющий лес.

– Куда это они? – ошеломленно спросил Валентин Аскерханович.

– Мыться, надо полагать, пошли, – пожал плечами Мишель, – ты лучше погляди, что эти суки с (бормотом сделали.

– Скажи спасибо, – философски заметил Валентин Аскерханович, – что хоть это оставили!

Глава третья. Пещерная жизнь

– Ббте, – полковник бегал по своему кабинетику, – ну, орлы, ну, соколы! Как вы умудрились сразу (бормота не распознать! Это ж, ебте, легче легкого!

– Осмелюсь доложить, – встрял Мишель, – коллега полковник, – но не одни мы не заметили категорических… – Мишель призадумался, – нет, этих патриархальных изменений в коллеге Тихоне.

Гордей Гордеич затопал ногами:

– Кардинальных, во-первых, ебте, употребляй только те слова, что знаешь, во-вторых, и в-третьих, ты мне байки прекрати травить.Ты мне два трупа привез и не пойми что, киш-миш какой-то, ебте, олья-подрида, ирландское рагу…

– Коллега полковник, – угрюмо заметил Мишель, – но в лаборатории анализы показали – (бормот.

– Ббте! – полковник ударил себя по ляжкам. – Да если бы анализы не показали, я бы тебя и вовсе слушать не стал, я бы из тебя самого (бормота сделал, – полковник хлопнулся в кресло, – уф, уморил, – он и в самом деле утер пот с лица.

…На обратном пути в казарму Мишель материл Гордей-Гордеича.

Я смотрел на мелькающие мимо нас пальмы в кадках, потом на выбеленные стены.

"Вот те на, – внезапно подумал я, – и это – мой дом? И я тосковал по нему, по этому пещерному житью, там, под открытым небом, в мире, полном звуков и запахов? Это – мой дом? Привык, притерпелся?"

Я вспомнил успокоившегося, утихшего Нахтигаля. Он – спал, освобожденно, счастливо.

Слоновья туша мерно и мирно дышала – вверх-вниз; пасть была распахнута, и было видно, как затягиваются, зарастают раны неба.

Тогда я спросил у Мишеля:

– Зачем он это делал?

– Кто? – переспросил Мишель. – Тихон?

Он пожал плечами, потом сказал:

– Власть. Вообще неизвестно, что там в организме щелкает, когда обормотом становишься. Но я думаю – власть. Свобода и власть. В "вонючки" хлопаешься со страху, прыгуном, борцом или еще каким ни на есть монстром делаешься от привычки, от воздуха поганого наших пещер, ну а обормотом – власть…Ты – уродина, ты – страшен, отвратителен, но ты – всевластен, ты – свободен. Ты никого не боишься, наоборот, все тебя боятся.

Тогда я посмотрел на Мишеля с уважением.

Впрочем, он тут же добавил:

– А на самом деле, кто ж его знает, отчего кто кем становится. Судьба, ебте, как говорит Пиздей.

– Эй, Одноглазый! Ты что, заснул?

Грузовик стоял у дверей нашей казармы.

– Да нет, – ответил я, – просто задумался.

– Думай – не думай, – усмехнулся Мишель, – а вот оно – приехали.

Мы спрыгнули на бетонный пол.

Хуан выглянул в дверь

– О, – обрадованно сказал он, – прилетели? Какая встреча, какая нежданная встреча!

Грузовик поехал в гараж. Мишель проводил его взглядом и недовольно заметил:

– Вы тут, ребята, совсем оборзели. Почему докладываешь не по уставу?

Хуан приложил ладонь к виску и дурашливо отрапортовал:

– Коллега бриганд! К нам тут чмо из санчасти забежало, так мы его всей казармой учим.

– Ух ты, – поразился Мишель, – дай полюбоваться.

– Вам, – поклонился Хуан, – как возвращенцам с далекой планеты, да еще возвращенцам с потерями – без очереди.

– Валяй, – весело приказал Мишель.

Мы вошли в казарму.

– Смирно! – гаркнул Хуан.

Толпа галдящих "отпетых" замерла на секунду, а после грянула:

– Ва-ва-здра…

– Ша, – гаркнул Мишель, – Одноглазый, вперед, сходи посмотри, что там эти бездельники приволокли…

"Отпетые" расступились, и я еще издали увидел полураздавленную Катеньку с вываленным на пол казармы багрово-склизким языком.

Я подбежал к ней, нагнулся.

– Одноглазый, – услышал я за своей спиной, – вдарь жабище, чтоб подохла, немного осталось…

Я хотел было выкрикнуть: "Она меня спасла", – но скрепился.

Полувыдавленными, залитыми кровью глазами жаба Катенька смотрела на меня.

Ладонью я коснулся ее растерзанного горла, и слуха моего достигли забившиеся в ладони, клокочущие цифры: шесть-ноль-девять-ноль-шесть.

Я поднялся.

Телефон был в канцелярии.

Я огляделся.

– Одноглазый у нас, – сказал Мишель и положил руку мне на плечо, – гуманист!

…Я поднял телефонную трубку, набрал номер.

– Алло! – услышал я голос Фарамунда Ивановича.

– Фарамунд Иванович, – сказал я, – это говорит ваш бывший пациент, Джек Никольс из третьей роты Северного городка. Подъезд седьмой. Здесь находится Катя… Да… В расположении части. Да… а как сюда попала – не знаю. Да… Вы сами понимаете. Приезжайте скорее.

Я повесил трубку.

Минут через пять приехал Фарамунд с двумя ящерами и полковником.

Ящеры осторожно погрузили полураздавленную, слипающуюся, обвисшую тушу Катеньки на носилки.

Странно и страшно было видеть свистящее, еще живое дыхание бесформенной груды.

Гордей Гордеич петушком наскакивал на Мишеля:

– Отметил, ебте, свое возвращение со звезд, астронавт, аргонавт, ебте. отродясь у нас такого позора не было!.. Ббте! – вопил полковник. – Ты почему людей не построил, как следует? Что это у тебя, ебте, казарма "отпетых" или отпетый бордель?

– Третья рота! – громыхнул во всю силу своих легких Мишель. – Стройсь!

Мы выстроились в две линии по всей длине казармы.

– Ох, – страдальчески сморщился полковник, – оглушил!.. ты бы, ебте, лучше так орал, когда твои подчиненные, позоря, позоря, ебте, звание "отпетого" черти что тут вытворяли! Ты, подлец этакий, небось молчал, ммерзавец, – полковник с видимым удовольствием выговорил это слово, – да не просто молчал, а еще и суетился, ебте, организовывал, раздачу слонов и Шехерезад… Ббте, ребятки, не толпитесь, станьте в очередь…