Юлия Фирсанова - Возвращение, или Свободу попугаям!

— Почему? — кажется, "Паваротти" почти пожалел об отсутствии у меня таковых преступных планов.

— Вы дружите с Кейсаром? — неожиданно догадалась я.

Вместо ответа толстяк скорбно вздохнул и опустил глаза, комкая собственные пальцы-сосиски, как носовой платок. Ему было мучительно стыдно превратиться в тюремщика собственного друга, в тюремщика и сторожа перед казнью. Неотвратимость приговора и невозможность что-либо изменить тяжким грузом легла на пухлые плечи вовсе не мрачного, не смотря на должность, человека.

— Если дружили, поймете. Коль он виновен, то заслуживает наказания, а если нет, то побег не выход, а признание несуществующей вины. Тут надо действовать иначе, — твердо заявила я.

— Как? — с возрожденной из пепла надеждой посмотрел на меня Кугмар.

Он не смел даже помыслить о бунте против короля, однако теперь в игру вступила иная сила, превыше данной монарху. Сила мага, обладающего здесь не только способностью творить волшебство, но и правом на суд! Кугмар решительно воспрянул духом. Неразрешимое нравственное противоречие обещало благополучно разрешиться, мужику достаточно было лишь дать мне возможность во всем разобраться, и ее он с превеликой радостью был готов мне предоставить.

— А вот этого ответа вы от меня не услышите, — как могла позагадочнее улыбнулась я, потому как понятия пока не имела, что надумаю выкинуть.

— Наверное, так будет правильно, — почти с радостью (перевесил заботы на чужие плечи!) согласился начальник тюрьмы и сказал: — Я провожу вас к Кейсару, обождите минуту, только возьму ключи.

— Не слишком ли ты откровенна, магева? А если предаст? — осторожно спросил киллер.

— Так надо, Гиз, — коротко ответила я, до странности убежденная в том, что говорю и делаю, и, как ни удивительно, телохранитель смирился с таким ответом, во всяком случае, больше не спорил.

"Лучано" вскоре объявился с изрядной связкой разномастных ключей на специальном кольце у пояса. Стражам был отдан приказ оставаться на местах, а мы отравились в странствие по бесконечным тюремным коридорам. Если взять за аксиому, что начальник этого мрачного хозяйства не пытался путать следы, то Кейсара Дерга засунули в самую глубокую дыру, то ли от большой опаски его выдающихся талантов, то ли от столь же великого уважения.

Мы довольно долго спускались вниз, окна, вернее их здешний аналог "бойница в стиле модерн" вскоре перестали попадаться вовсе, путь освещали лишь чадящие факелы и пованивающие масляные лампы. Было темновато, я помучилась, помучилась, да взяла и сотворила шарик света. Благо, наловчилась регулировать мощность заклятья и могла не опасаться спалить себя и всех присутствующих вместо того, чтобы малость рассеять мрак. На шарик с руной Кано внутри тут же перепорхнул Фаль, уселся на него, как на кресло и интенсивность света резко усилилась. Как если бы вместо лампочки в 60 ватт, 200 ввернули. "Неплохо!" — одобрила я маленькое проявление магии сильфа, Фаль самодовольно рассмеялся.

Стражники, встречавшиеся нам на пути, никаких дурацких вопросов не задавали, даже коситься с подозрением переставали, как только узнавали своего начальника с магевой в придачу да слышали нашу содержательную беседу о неупокоенных душах и начинали благоговейно дрожать.

Пожалуй, вздумай я и вправду вывести Дерга отсюда, никаких проблем не возникло бы. Но я пришла за другим. На протяжении последнего участка пути Кугмар несколько раз использовал ключи из своей связки. Оказалось, кстати, от этих дверей они только у него самого были. Посторонним и даже своим вход в особо опасную зону, где содержали Кейсара, был закрыт крепко накрепко. Тут даже стражников не было.

— А как же вы его кормите? — удивилась я.

— Повеление его величества Клементария Пятого: узнику только вода. Вода в камере есть, там родник, — отворачиваясь от света шарика, пробормотал Кугмар. — Я ему тюфяк колосьями набитый сунул, вот и все, что осмелился.

— Сколько Дерг уже сидит? — спросила я, мысленно хваля себя за предусмотрительно захваченную корзину с продуктами.

— Шесть дней, — признался тюремщик и остановился перед массивной, как против Халка деланной дверью. — Пришли.

— Открывай, и подождете меня тут. Ты, Гиз, тоже, не спорь. Куда я из камеры денусь? Тут даже окон нет, чтоб выброситься, — фыркнула я.

Заскрипел тяжелый засов, выходящий из пазов, потом второй и третий. Да, Дерг был важным узником. Они б еще шваброй для пущей надежности приперли. Ну вот начальник тюрьмы справился с замками и навалился, распахивая тяжеленную створку. Первым внутрь черной стрелой, едва не сбив меня с ног, ринулся пес, едва успела удалить оборачивающую его руну невидимости, чтоб хозяина не напугал, только после стремительной животины смогла войти и я. Дверь закрылась.

Огромный черный пес изо всех сил метелил хвостом пол, взвизгивал с щенячьим восторгом и скакал в полуприседе вокруг сидящего на тюфяке человека. Одной рукой худощавый мужчина прикрывал глаза от яркого света магического шарика, второй проворно прятал в угол матраца, брошенного на узкий каменный топчан, колоски. Значит, догадался поворошить лежак, молодец. Заныкав еду, он обеими руками обхватил пса и прижал к себе, укрыл голову в его коротко жесткой шерсти.

— Фаль, пересядь ко мне на плечо, свет очень яркий, Дергу с отвычки глаза режет, — тихо попросила я, сильф послушно перепорхнул на место. Стало потемнее, я подошла поближе к Кейсару Дергу, вцепившегося в своего единственного верного друга и напарника, и сказала:

— Привет, вот оказалась в Ланце проездом и решила заскочить тебя проведать.

— Магева? — хриплый, застуженный в камере или после нескольких дней молчания, неуверенно осведомился голос.

— Точно, угадал, — согласилась я, нахально усаживаясь на жесткий тюфяк и водружая рядом корзину. Под тихий плеск сочащейся в углу водицы, начала беседу: — Ну как ты в целом?

— Как видишь, ты была права, не ту дорогу для себя я избрал, почтенная магева, — кривовато усмехнулся Дерг.

Костистое лицо его с нашей последней встречи еще более осунулось, клювом заострился нос, лезвиями стали скулы, украшенные парой начинающих выцветать синяков, скорбные складки залегли у рта, пообтрепался камзол, только глаза горели все так же ярко, карие, насмешливо-острые, проницательные глаза сыскаря. Король мог обвинить его во всех смертных грехах мира, бросить в тюрьму, приговорить к казни, но сломать тот внутренний стержень, который делал Кейсара Дерга Кейсаром Дергом, даже монарху оказалось не под силу. Я обрадовалась: не зря так рвалась повидать мужика.