Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   Рай находится под остриями мечей. Хороший хадис. Что бы там ни говорил старый мулла - все равно хороший.

   От слитного рокота барабанов по хребтине бегала дрожь возбуждения. Поле боя уходило в молочные рассветные сумерки. Топорщащиеся ветки призрачно торчали из густого тумана, словно руки утопающих. В серых ползущих струях не то что карматов - деревьев в распадках не было видно.

   Дробь таблов стала убыстряться, откуда-то справа послышалось хищное джунгарское гиканье. Рафик, зачем-то проверявший, хорошо ли ходит в ножнах меч, заметно дернулся.

   Сплюнув кончик ремня, Марваз приподнялся на цыпочках и прищурился - сквозь молочную реку текли темные тени. Конный отряд джунгар сгущался на правом фланге, замыкая это крыло войска верующих.

   - Чего это они? - боязливо пробормотал Рафик. - Вон ведь и слева от нас ихняя сотня тоже построилась...

   За Марваза откликнулся куфанский каид:

   - Там дальше то, что от Абны осталось, стоит. Перемешивают конницу и пехоту. Чтоб поддержать, в случае чего...

   И Хунайн ибн Валид зачем-то поправил свой издалека видный красно-желтый платок.

   - Чтоб плеткой погладить, если побегут... - пробормотал Марваз.

   Абне он доверял еще меньше, чем парсам, которые стояли, как всегда, в центре.

   Таблы побольше гудели низко, барабаны поменьше расспались четкой злой дробью.

   Летящие стрелы Марваз увидел, а не услышал. Вернее, увидел, как упали впереди двое куфанцев.

   - За щиты на колени!!! - заорал Хунайн ибн Валид.

   Барабаны захлебнулись, джунгары завизжали как резаные.

   Хотя нет, не джунгары, джунгары смыкали ряды, знаменосцы с малыми тугами резво рысили перед строем.

   Визжащая орда скакала на них из тумана, всадники, один за другим, выскакивали из-за каких-то темных клочьев и веток. В сырой мороси бело-голубые плащи казались серыми. Бедуины руала, вереща, шли в рассыпную атаку.

   В деревянную стену щитов заколотили дротики и стрелы.

   За их спинами тяжело, размеренно, как на гребном корабле, забил табл, подающий сигнал правому флангу. Ему откликнулся центровой. И далеко-далеко в тумане надсаженным сердцем зазвучал барабан левого крыла.

   Несколько ошалев, Марваз поднял голову: нет, не ошибся. Знаменосцы вставали, высоко поднимая красно-желтые куфанские стяги на шестах. Вместе с щитовыми, прикрывавшими их спереди.

   Таблы требовательно, мощно, мерно били.

   Они с Рафиком ошалело переглянулись, вздрагивая от сухих щелчков стрел по дереву.

   - Атака, братишка... Встаем, - сухими губами улыбнулся Марваз.

   - Прощай, мученик, - кивнул Рафик.

   Улыбнувшись друг другу еще раз, они встали.

   И, попадая в раскачивающийся шаг строя, двинули вперед - навстречу набегающей бедуинской стае.

   Аль-Мамун по-дурацки привставал в стременах - какое!

   Разве это холм? Так, прыщ какой-то среди прыщей среди этого изрытого поля.

   Под неярким солнцем слоями колыхалась пыль - сколько хватало глаз. В мутном темном облаке мелькали тени, изредка взметывалось знамя. Грохот, вопли, звон.

   Чуть ниже по истоптанному склону заседал на своем толстом муле Зухайр. Мул жевал траву, зиндж жевал вгоняющий в сонное оцепенение кат - евнухи почему-то очень любили эту ямамскую смолу.

   Стоявший по правую руку Тарик, напротив, держался в седле собранно и прямо - и хищно, раздувая ноздри, смотрел в пыльный вихрящийся сумрак на поле боя.

   Там шла сплошная, кромешная рукопашная - и кто кого давит, понять было нельзя. Вестовые, подгонявшие на серых от пыли конях, хрипели что-то невразумительное. А что они могли сказать? Бой. Идет бой. Все взялись за мечи и дерутся.

   Издалека прикатилась волна крика - высокого, отчаянного.

   Справа от халифа резко скрипнуло и зазвенело - оглянувшись, аль-Мамун увидел, что Тарик тоже приподнялся в стременах.

   Нерегиль тихо охнул.

   Халиф охнул следом.

   Бегущие, бегущие фигуры - прямо по центру. Бегущие к холму, к лагерю.

   Опережая голосящую толпу, скакал вестовой - нишапурский гвардеец с обломанным пером на шлеме. Коня он колотил каблуками по бокам, даже не вдеваясь в стремена. Следом мчали еще несколько таких же горе-конных.

   - О Всевышний! - выдохнул аль-Мамун. - Они бегут!

   - П-парсы... - с непередаваемой ненавистью выдавил из себя нерегиль. - Т-танцовщицы, а не воины. Ур-роды.

   Верховые беглецы успели к холмику очень быстро:

   - О мой повелитель! - хрипел, с трудом разматывая платок на горле, один. - Они бросили в бой подкрепления! В бой идет гвардия аль-Джилани! Огромные, огромные зинджи, скованные между собой железными цепями! Они сметают все на своем пути! Они скованы между собой цепями!

   - Что ты несешь, придурок?! - взорвался Тарик. - Какими цепями кто скован! Трусливые уроды вроде тебя, видно, впервые увидели строй под названием "черепаха"!!!

   - Цепями! Они скованы между собой тяжелыми железными цепями! - остальные беглецы подоспели и, осаживая лошадок, заголосили надсадным хором. - Они как железная стена! Перед ними невозможно устоять!

   - Где Тахир ибн аль-Хусайн! Где ваш командир?! - коротко рявкнул нерегиль.

   - Благородный Тахир отдал приказ отступать! Перед карматами невозможно устоять! Эмир верующих должен спасать свою жизнь!

   Аль-Мамун снова привстал в стременах - парсы говорили правду. Не насчет цепей. Насчет того, что невозможно устоять. Центр его войска отступал - и, похоже, те, кто должен был сражаться в первых рядах, уже обратились в паническое бегство.

   Бегущие, а не идущие фигурки сбивались в пуганые стаи и метались в темных клубах пыли.

   - Убирайтесь, - отсутствующим голосом приказал халиф горе-воинам.

   И нетерпеливо, зло махнул рукой:

   - Убирайтесь!

   Опустив головы в помятых пыльных шлемах, те потрусили прочь.

   К стремени подошел начальник телохранителей. Черное лицо Зирара, как ни странно, не выражало грусти. А что, почему бы ему и не радоваться предстоящей смерти за веру? Сколько можно гнить в грязи, холоде и сырости, в самом-то деле. А в раю - зеленая трава, белый виноград...

   Зухайр тоже подобрался и оглянулся, с трудом поворачивая в седле мула грузное тело. Евнух улыбался:

   - Видно, сегодня Всевышнему угодно сделать меня шахидом...

   Пепельные от холода толстые губы растягивались в грустноватой, но не сожалеющей усмешке.

   - Воистину, человек несомненно бессилен, - тихо повторил аль-Мамун слова древней поговорки и провел ладонями по лицу.

   К нему подходили, кивая и улыбаясь.