Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   Чтоб нерегилю не остаться в облике шайтанской птицы?! Он бы своими когтищами на раз выломал ворота лагеря!

   И тут Хунайн понял, что глохнет - гвалт поднялся вовсе нестерпимый. А потом полыхнуло. Рыжая кобыла, перепуганно мотая поводьями, гнала куда глаза глядят, а ястребище, ухая маховыми перьями, уходил вверх - и куда-то влево. Под ним шла вразгон конная джунгарская лава.

   Везший Хунайна джунгар тоже сорвался и ускакал за Ястребом, а куфанцы остались с толпой перед воротами. Выкрикивая оскорбления, все кидали в карматов камнями - а те отвечали тем же. Стрелы, похоже, иссякли и у нападавших, и у оборонявшихся. Сколько так продолжалось - Хунайн не знал.

   И вдруг - бух! Бах! Ворота лагеря - настежь! Из них карматы сыпятся, как горох! Оказалось, за врагом гнались верховые джунгары.

   Уже потом Хунайну рассказали, что нерегиль приказал атаковать двое из трех лагерных ворот - чтоб выманить карматов на вылазку. А как же, это во всех трактатах по военному искусству написано! Еще Хазим ибн Хузайма писал, что контратаку нужно проводить из третьих ворот, чтобы зайти в тыл осаждающим и застигнуть их врасплох. Карматы, похоже, тоже читали наставления ибн Хузаймы, и пошли конным отрядом на вылазку из северных ворот. Только там в засаде стоял джунгарский полк, ага. И господин Ястреб подлетел туда как раз к началу атаки. Словом, карматам выйти не удалось - их укатали обратно в ворота, и ворвались в лагерь на их плечах.

   Что было дальше, Хунайн вспоминать не любил. Тесный бой грудь в грудь, в ножи - что тут вспоминать? Колол, рубил. Зинджи гвардии аль-Джилани дрались как бешеные. Каид помнил, что от красного здоровенного шатра карматского предводителя одни лоскуты остались - так резались и внутри, и снаружи.

   Вот с таким лоскутом в руке гонца к халифу и отправили. Мол, все. Победа. Аль-Джилани, кстати, успел смыться - конь попался хороший.

   А потом... Потом стало смеркаться. И они двинули к замку. К замку аль-Укаба над долиной.

   Лучше бы он, Хунайн ибн Валид, туда не ходил.

   Но он пошел.

   Кстати, потом ему приходилось читать труд Али ибн Зара о битве при аль-Укаба. Так в той почтенной книге про замок писано было ровно две строчки: мол, сдался без боя, ибо нашли ворота его открытыми. А в самих стенах верующие оставаться не стали, и вернулись к ночной молитве в свой собственный лагерь.

   Хунайн ибн Валид очень хорошо понимал, почему трепло и враль Али ибн Зар решил проявить сдержанность и писать кратко.

   Ибо то, что они увидели в замке, словами описывать было нельзя. Потому что не положено человеку выговаривать такие слова. И видеть такое - тоже не положено.

   Нельзя человеку такое видеть.

   Сквозь каменные узоры решетки-шебеке закатное солнце било тысячью маленьких лучиков - острых, как клинки. В восьмиугольном зале не было недостатка в свете - длинные узкие окна располагались тремя лентами, одни над другими. Сплошь покрытые резьбой стены покоя делали его похожим на трубку калейдоскопа - арабески вспыхивали цветными изразцами и золотом вязи.

   - Фатиха, стих двадцать пятый, - тихо сказал Тарик, водя глазами по золоченым извивам фриза с изречениями из Книги Али. - "И обрадуй тех, которые уверовали и творили благое, что для них - сады, где внизу текут реки. Всякий раз, как им даются в удел оттуда какие-нибудь плоды, они говорят: "Это - то, что было даровано нам раньше", - тогда как им доставлено только сходное. Для них там - супруги чистые, и они там будут пребывать вечно". Карматам, похоже, не мешали строки из вашей Книги. А, Абдаллах?..

   - Помолчи, - сказал аль-Мамун.

   В середине зала лежал плоский камень. Белый. Точнее, раньше он был белым. Теперь он стал влажным и бурым. Через то, что лежало на камне, у камня и на полу этого покоя, они перешагивали и перешагивали - все то время, пока шли сюда. К сердцу замка. В церемониальный зал Факельной башни.

   К моменту, когда они дошли до этого покоя, смысла говорить какие-то слова, спрашивать, удивляться уже не осталось. Всё было понятно и так. Карматы принесли в жертву и убили всех рабов, рабынь, слуг и челядинцев, не способных держать в руках оружие. Всех до единого.

   Поэтому люди и сумеречники, дошедшие до восьмиугольного зальчика, стояли и молчали. Многие не дошли, потому что их стошнило. Сумеречники в какой-то момент просто закрывались рукавами и выходили, пошатываясь.

   - Помолчи, - зачем-то повторил аль-Мамун.

   В закатном покое зудели мухи. Полчища мух и оводов.

   Проследив полет жирного сытого насекомого, халиф вздрогнул: муха села на широко раскрытый глаз женщины. И поползла вдоль откинутых длинных ресниц. Потом вылезла и полезла в приоткрытый рот - оттуда тянулись потеки клейкой загустевшей крови.

   - Это не могли сделать люди, - вдруг сказал халиф. - Это дело рук демонов.

   Тарик устало покачал головой:

   - Нет, Абдаллах. Не демонов. Это люди. Просто люди, Абдаллах.

   Аль-Мамун, во власти какого-то странного, нехорошего оцепенения, не мог оторвать взгляда от мухи, перебирающей лапками по вываленному черному языку женщины. Потом халиф встряхнулся. И твердо сказал:

   - Нет, Тарик. Я знаю людей и их поступки. Это - не люди.

   И, разворачиваясь к выходу, отрывисто приказал:

   - Сжечь здесь все.

   И добавил - сухим ломким голосом:

   - Мы больше не берем пленных.

   Пожар замка в предгорьях сделал ночь светлой. Аль-Укаба полыхал, подсвечивая небо до бледно-голубого цвета - а по прозрачной тверди змеились темные ленты перистых облаков. Огонь скрадывал желтизну месяца, который выглядывал из слоев туч бледной несветящейся плошкой. Облачный поезд уходил высоко-высоко, словно провожая кого-то.

   С хрустом наступая на оброненные хворостины - люди жгли костры, много-много костров, от страха, не иначе, - Тарег плелся вперед, стараясь не глядеть по сторонам. Люди в испуге отводили взгляды.

   Сзади вышагивали упругим кошачьим шагом сумеречники Меамори. Наконец Намайо не выдержал:

   - Тарег-сама лучше знает, как ему поступать, но сей ничтожный все же советует прекратить поиски! Джинн может сидеть у любого костра!

   И, словно отвечая на сердитые слова аураннца, раздался пьяный заплетающийся голос:

   - П-плессни-ка еще!..

   - Куда еще? Куда еще, уважаемый джинн?! Деньги вперед!

   - Деньги?! - визгливо заверещал в ответ Имруулькайс - ибо это был, конечно же, он. - Как ты смеешь напоминать поэту о деньгах, о сын праха!

   Когда Тарег со спутниками вышли к костру, спор подходил к концу - котяра висел в цепких руках седенького ханьца и тщетно размахивал лапами в надежде зацепить лицо: