Третий Лад - Родион Создателев
Затих разбойный люд, со вниманием наблюдая за атаманом и его пленником. Смирно лежали повязанные холопы, уткнувшись мордами в землю. Даже Лес притих…
Атаман первым нарушил молчание:
— Невесту мою увёл. Жизню мне поломал, падаль.
Главарь вытянул из ножен кинжал. Огни пла́менников заметались дьявольским рудожёлтым цветом на остро заточенном клинке оружия. Атаман занёс десницу для рокового удара. Помещик Лихой закрыл глаза и отвел голову в сторону.
Вдруг долговязый и белобрысый разбойник с факелом, свободной левой рукой схватил вожака за предплечье.
— Погоди, Ванюха. Ослобоним обреченика за золотишко? За него щедро насыпют. Подумай-ка, Дышло! Дворянин ить, небось наскребёт по сусекам монет родня, рази не так?
Дворянин раскрыл глаза. “Вот как выглядят ангелы-спасители! Они долговязые, белобрысые и, разумеется, с пла́менником в руке. Мож ещё потопчу землицу?”
— Дам я вам золотишка, и серебра в достатке имеется, — сообщил Лихой. — Пущай холоп на повозке... в поместье моё сгоняет — тут рядом совсем.
“Не себя спасу, так хотя бы сынка от погибели выручу...”
Ванька Дышло осклабил рот в хищной улыбке зверя:
— Врёшь, Данилка. Не так уж и рядом твоя берлога.
Атаман рывком освободил предплечье от хватки светловолосого ангела…
Глава 2. Опричный дядька
Атаман рывком освободил предплечье от хватки светловолосого ангела…
— Не суйся.
Ванька сделал шаг вперёд и положил левую руку на правое плечо пленника. Всполохи от огней продолжали лихой танец смерти на остро заточенном клинке разбойничьего кинжала...
Помедлив самую малость времени, преступник резким движением десницы всадил кинжал в грудину пленника... по самую рукоять.
Данила издал звук, похожий на всхрап. Из губ помещика побежала струйка крови, а на светло-булановой сорочке расплылось густое пятно вокруг рукояти кинжала. Туловище начало дёргаться толчками, голова набекрень ушла... Атаман толкнул жертву в плечо, и несчастный упал на землю.
Один тать подошёл ближе и склонился над подрагивающим телом. Вор с удовлетворением покачал башкой.
— Кончается… дворянин синеглазый.
— Сапожки́ то... дозволь с него снять, Дышло? — обиженным тоном загнусавил другой злодей, косо глядя на вожака шайки.
Убийца не ответил подельнику. Он выждал случай, когда помещик кончил корчиться телом; приблизился к нему, и вытянул кинжал из груди усопшего. По остро заточенному лезвию ниткой заструилась на землю дворянская кровь...
Разбойники разбрелись по разные стороны. Часть крутилась подле распластавшихся на земле холопов... другие направились к повозке — искать прочего добра.
— Ваня! — подал голос долговязый и белобрысый вор. — Подь сюды, глянь чего.
Атаман Дышло, не выпуская из ладони окровавленного кинжала, подгрёб к повозке. В рыдване лежал мальчоночка, укутанный в овчину; он сладко спал. Долговязый вор держал факел у самого лица парнишки и атаман отчётливо разглядел в нем знакомые черты.
— Крепок же сон у мальца. Сопля ещё, сосунок совсем. Пощади его, атаман, — промолвил светловолосый вор-ангел.
— Мстить будет... за родителя, — прохрипел атаман и занес кинжал ввысь — остриём книзу.
Долговязый архангел коротко хохотнул.
— Рано ли поздно ли, Ваня, всё едино нам — на виселице болтаться, вороньё кормить.
Атаман зачерпнул в левую ладонь горсть сена из повозки, а затем тщательно протёр пучком лезвие своего кинжала. К рыдвану подбежал кривоногий злодей — вотяк с крупными выпуклыми скулами.
— Один холоп с нами желает ходить, а другой хнычется отпустить его. Чего сделаем, Дышло?
— Гулевай, братва, — подытожил налёт атаман и воткнул кинжал в ножны.
Вотяк в непонимании застыл на месте болваном и часто захлопал белесыми глазюками. Главарь швырнул в повозку ком, перепачканный кровью, и размеренными шагами направился к лесу. Поблизости двое разбойников волокли за ноги труп барина к канаве...
На рассвете по тракту медленным шагом плелась кобыла и тянула за собой повозку, которой управлял понурый холоп Микешка. По обеим краям дороги беспокоилась рожь. Показались первые избы деревушки Лиханки — вотчина убитого помещика. В повозке-рыдване очнулся ото сна малец Яков, плотной личиной обёрнутый в овчину. Молодой барин с наслаждением зевнул.
Над рожью парил чёрный ворон... Каркун слетел вниз и бесшумно уселся когтистыми лапками на край повозки — Микешка даже не узрел нового попутчика... Малец с удивлением уставился на птицу: маленькие глазюки вра́на искрились яркими рудожёлтыми точками. Младой барин приметил, что неподалёку что-то краснеет. Яша приподнял головушку и разглядел, что на дне рыдвана, справа от него, прямо под вороном-попутчиком, лежит скомканный пучок сена, перепачканный кровью…
После гибели супруга Авдотья резко сдала: осунулась, обрюзгла, состарилась мигом, стала часто хворать. Беды посыпались на семейство Лихих одна за другой, только спеши ворота раскрывать. Через год после смерти Данилы умерли почти разом старики Мстиславий и отец Авдотьи Карп Сергеевич Дроздов, следом за мужьями ушли в могилки их жёны. Родовое гнездо-поместье с каждым годом хирело всё более: хозяйство разорялось, урожаи были неважными, два десятка холопов сбежали на донские раздоры — жить вольными людьми...
Одна отрада имелась у Авдотьи Карповны — красавец сынок Яков Данилович. К шестнадцати годам барчук расцвёл и налился соками, как тугой ячменный колос: статный, поджарый, русоволосый. Васильковые глазища как у покойного батюшки — лучистые и пронзительные. Парень тянулся к наукам: часто сопровождал псаломщика и писца Ануфрия в поездках по монастырям. Дьячок предавался молитвам, а юный барин пропадал в библиотеках, штудируя всевозможные трактаты и прочие труды учёных мужей.
Особенно Якова Лихого интересовала космография. Истории про местности Земли, “несущие телу хвори и приносящие душе исцеления”, завораживали пытливый разум молодого помещика…
Матери не хотелось, чтобы сынок хирел вместе с ней в медленно увядающем гнезде-поместье. Словно предчувствуя скорую смерть, она написала письмо брату Кондратию, который служил в Опричном войске в самом Стольном Граде. Авдотья Карповна передала послание дьячку Ануфрию и настоятельно потребовала, чтобы псаломщик как можно скорее свез её письмо в Нижеславль, а далее ему следовало отправить цидулку казённой почтой до первопрестольного.
Дядька прибыл в деревню Лиханку спустя два месяца: на вороном коне, с головы до ног одетый во всё чёрное. Тёмное пятно разбавляли золотистые и брусничные позументы на груди кафтана; знак того, что Кондратий Дроздов — не рядовой боец, а опричный старшина. Местный люд с почтением и страхом глазел на недоброго гостя и его вороного коня-демона. К седлу по разным сторонам крепились грозные атрибуты государева монаха-воителя: улыбчивая пёсья башка и короткая метла-помело́. Два дня погостил Кондратий Карпович у сестры,
