Третий Лад - Родион Создателев
— Экие нюни... А ну отойди, добрый малый, — ярыжный старшина Тимохин подошёл к Якову и слегка толкнул его ладонью в плечо.
Яков гусём отошёл подальше от места казни. Ноги парня обмякли, как забродившее тесто, в нутре ветерком гулял холодок. Тимохин вынул саблю из ножен и ловким ударом отсёк преступнику седовласую голову: брызнула кровь, башка злыдня слетела на землю. Туловище рухнуло ниц и задёргалось в предсмертной тряске.
— Слава Господу... справный удар, — с достоинством осенил себя крестным знамением опричник Кондратий Дроздов.
Дядька подошёл к смурному племяннику, что продолжал буравить взором обагрённую кровью разбойника землю.
— Ты что, саблей совсем погано владеешь?
Паренёк сглотнул слюну, но поднять васильковые глаза навстречу гневному взору дядьки так и не решился.
— Нелегко мне пока человека... живота лишить.
— Тебе в Опричном войске служить, михрю́тка. Кожу мне раздери! Рука не должна дрожать при встрече с врагами, Яков Данилович!
Тимохин поднял ввысь отсечённую башку, ухватившись пятернёй за седые волосы, запятнанные кровью; предовольно расхохотался. Двое ярыжек за ноги поволокли обезглавленный труп прочь со двора...
Дядька и племянничек заночевали в сыскном остроге, а к полудню следующего дня уже въехали на своих кониках в столицу царства.
Планида Якова Лихого медленно совершала коренной поворот: из захудалого гнёздышка-поместья, юный дворянин перебрался на бытие в центр Вселенной. Первопрестольный ярчайшими лоскутами раскинулся по обе стороны полноводной и мутной реки Мосохи. Терпким и тягучим был, шибко в голову бил попервой, будто медовый хмельной взвар; либо кружка студёной браги, а потом залпом... солидный глоток кислого пива.
Во здравие равного Господу на земле Господина пьём!
Белые стены царского Детинца, пахучие и шумные рынки, кривые и вонючие улочки посадской черноты, пьяные кабаки, обширные имения бояр в предместьях, добротные дома приказных людей, жалкие лачуги смердов, монастыри, церквы, амбары, немчины, могучая Стрелецкая слобода, Опричный Двор, величественный Собор на Красивой площади, стражники и ярыги, скоморохи, торгаши, ремесленники, бабы срамные и честные, монахи, дьячки, юродивые…
В этот ядрёный и клокочущий чан с головой по шею окунулся юный дворянин захудалого помещичьего рода, сирота, голодный до знаний; жадный до новых чувств, впечатлений, а если доведётся, то и подвигов; честно́й воин святого монашеского Ордена государева — опричник Яков Данилович Лихой. Колосс воложанский.
Глава 3. Сидякины
Потомок Михайлы Сидякина — литовский князь Сутигид. Поругался как-то литвин с соплеменниками и ушел служить русскому кесарю. Со временем разбогатела знатная фамилия и прочно утвердилась корнем на российской земле.
Боярин Михайла Борисович имел две доченьки: Елену и Марфу, а трое сыновей умерли во младенчестве, каждый не дожил и до года. Как схоронили последнего ангела, так и супружница вскоре представилась. Злые языки заскрежетали: “Божие наказание явилось роду Сидякиных за мать Михайлы Варвару — колдунью и ворожею…”
Старшая Елена отдалась замуж за сына стрелецкого тысяцкого. А младшенькая Марфуша только наливалась ябло́невым анисовым соком, ещё пару-тройку годков оставалось ей гулять в девках, а потом тоже стоило сватов ожидать. Породниться с Сидякиным почли бы за честь многие благородные фамилии Российского Царства. К тому же Михайла не последним вельможей жил: десять лет прошло, как он крепко держал в руках Аптекарский приказ; то бишь: управлял лекарями, снадобьями, немцами-аптекарями, лечебными травами и прочей алхимией...
Имелись и такие разбояре кто косо смотрел на Сидякина. Дескать, Михайла был сам чернокнижник и берендей, как и мать его Варвара. Мол, не абы так Царь ему Аптекарский приказ отдал в руки, а за особые заслуги во врачевании. Причем за глаза сплетники судачили, а сами не брезговали сидякинских кудесников пользовать, особенно, когда нужда прихватит за жирную бочину.
А порой, ближе к полуночи, к дубовым воротам имения Михайлы Сидякина подкатывали боярские колымаги в сопровождении крепких и рослых парней-гайдуков, откуда суетливо выбирались боярыни-матери, пряча разрюмившиеся личности за платками. Следом за хозяйками из колымаг выползали няньки, неся на руках хныкающих деток…
В один расчудесный день престарелая Варвара Олеговна Сидякина позвала младшую внученьку Марфу в терем на разговор — дело к вечеру шло. Бабушка и внучка уселись за стол напротив друг друга. Варвара с грустной улыбкой глядела на Марфу. На столе горела единая свеча.
Голос у бабки особенный: спокойный, вкрадчивый, приглушённый. Когда говорила, как болотным туманом обволакивала... Лицо покрывает зелёная тина, разум скован, глаза слипаются. Дух затхлости и древесины пробрался в нос. Прародительница-землица, твердь сырая да зыбкая... Железные вериги сковали ноги. Постель влажная. Илею́, илею́...
— Экая ты удалась раскрасавица, огонь-девка, ягодка вишнёвая, — зашелестела губами бабка Варвара. — Сыскать бы тебе жениха, славного молодца, и живите семьёй счастливо.
Марфа сдержанно улыбнулась на похвалу, её смарагдовые глазища вспыхнули зелёным огоньком. Огневолосая дева почему-то почуяла, что сегодняшний разговор будет особенным...
— Спаси тебя Бог, бабушка.
— Меня не спасёт, девонька. Скоро представлюсь я, — спокойным голосом подвела под собой черту Варвара Олеговна.
Марфа с осуждением взглянула на бабульку. “Ну, сейчас посыпятся старческие причуды...”
— Сердцем чую кончину скорую. Знаешь, что люд по мне молвит? — перешла на вкрадчивый шёпоток старушка.
— Знаю, бабуля. Говорят: ворожейка ты. Правда?
— Правда, Марфушенька. Ты крохой ещё была... глотошная хворь тебя прихватила. Пошептала я над тобой — ты и поправилась.
— Как любопытно! Поведай ещё историй, бабуля Варвара!
— А ить и у тебя есть кое-чего, правду сказала? — обожгла внучку резким тоном старушка.
Марфа не удивилась вопросу и столь резкой смене тона беседы.
— Так и есть, бабушка. Бывает, иду по двору и чую... у овина холопы стоят, двое: Демьян Кривой и Фрол-конюх. Подхожу к овину — верное дело!
Варвара Сидякина с удовлетворением покачала малёхонькой, что клубок шерсти, головкой.
— Ты есмь — младшая внучка. Мне положено передать тебе дар, иначе душа моя… не упокоится там.
Бабушка многозначительно подолбила крючковатым пальцем по столу, будто Харона потревожила настойчивым звуком.
— Кем положено? Господом?
Варвара Олеговна слегка усмехнулась пожухлыми губами на replica внучки.
— Ходи за мной, доченька. Сейчас мы с тобой свечу возьмём... и в тёмный подклёт спустимся — прямиком из светлого терема. Ничего не пужайся, меня слушайся.
Чародейка привела внучку в подклёт — многоходовое подвальное сооружение дома, выложенное из белого камня. Марфа никогда сюда не спускалась, боярыне не пристало по погребам шастать; поэтому девица с любопытством шла, покачиваясь, будто
