Третий Лад - Родион Создателев
Скучна и однообразна жизнь боярской дочери в русском царстве. За рубежи имения ходить на прогулки нельзя, а вдруг кто увидит лик благородной девицы — грех. Из мущин только родня и дворовые холопы могли находиться рядом с дочерью знатного человека. До замужества в городскую церковь ездить нельзя. Длинный список воспрещений под оглавлением “Нельзя” мог уместиться на цельном листе пергамента.
Главная обязанность — почитать отца-родителя. Древнее право обеспечивало боярской дочери обязательное замужество. Да и будет прав... бабе то. Отец девицы подбирал ей жениха на своё усмотрение. Ключевым случаем сего выбора становились личные взаимоотношения в тесном змеепитомнике российского боярства…
К шестнадцати-семнадцати годам благородную деву брали замуж и увозили в другой дом — к чужим людям. Начиналась пусть и новая, но предсказуемая до тошноты жизнь. Отныне главная задача супружницы — родить наследника, продолжателя рода.
Сборник правил разумного бытия, по которому несколько столетий жила Русь, заботливо прописывал рекомендации мужу, как правильно и с пользой колотить жёнушку, чтобы уберечь её душу от греха. Следовало стегать нагайкой по спине и по ногам. Дозволялось кулаком ударить в плечо и по шее, но без усердия. По ушам и лицу не бивать, ни посохом ни кулачиной. Бить в живот разрешалось только после того, как супружница принесет Царю Семейства троих детей из которых хотя бы один обязан быть мальчуганом. Если родила три девки кряду — также бей женушку в пузяку, пока не выбьешь из неё порчу. И в ухо, и в мурлетку разрешалось уже добавить. Хватит плодить баб, безсоромица, рожай сына! Но и здесь боярыню поджидала милость: сборник правил рекомендовал мужьям по-прежнему не орудовать посохом, только кулаком.
Для Марфы Сидякиной настоящей отдушиной стали поездки на богомолья в женские монастыри. Там имелась возможность изучать грамоту и прочие науки, до которых пытливейший разум девушки был большой охотник. Михайла Борисович слыл боярином самых широких взглядов и поддерживал стремление дочери к знаниям. Порой, Марфа Михайловна жила в монастырях месяцами, особенно безликой зимой. Кроме того, на богомольях имелась возможность поворковать о своих тайнах с такими же, как и сама девоньками — дочерями других знатных бояр.
Сонмище благородных клуш и молодая орлица-разумница. Марфа Сидякина с упоением читала в монастырях сочинения по космографии. Засыпая, грезила путешествиями по диковинным заморским странам. Замужество представлялось ей тяжкой пыткой, жилоразрывной дыбой, что уготовила для неё жестокосердная судьба-планида...
Бабка привела внучку к дверце в конце каменного коридора, и они вошли внутрь тесной каморы с низким потолком. Варвара Олеговна зажгла от свечи ещё ровно пяток полыхалок по краям круглого стола — пространство постепенно озарялась мерцающим светом.
Марфетка с великим любопытством изучала убранство каморы: по стенам висят пучки трав, на столе в окружении свечей стоит лохань с водой, а у самого потолка размеренно раскачивался на нитке паутины большой тарантул; он приветливо шевелил лапками, будто с радушием приветствовал долгожданных гостей.
— Даром пользуйся с аккуратностью, только в случае надобности великой. Но если люди к тебе придут — никому не отказывай, — вещала бабка Варвара.
— Каким даром, бабушка?
Старая ведунья извлекла будто из воздуха смарагдовое ожерелье и показала внучке украшение. Зелёные камни искрили свечением.
— Это бусы смарагдовые? Прелесть какая, чудо! — с восхищением произнесла Марфа, разглядывая ожерелье.
— Принимай дар.
Внучка исполнила наказ бабушки и с удовольствием захватила в правую ладонь ожерелье.
— Камушки перстами перебери.
Марфа Михайловна стала живо крутить пальцами зелёные камни, словно опасалась, что чудесный дар сейчас растворится в воздухе и это диковинное видение закончится.
— Тепло чуешь?
— Истинный Бог, бабушка! Свет будто льётся какой!
— А вот его — не поминай. Ты — на другой стороне отныне. Сего не пужайся, милая. Жизнь так устроена: светлое есть, но и тёмному место имеется. Равновесие, разумеешь? — со строгостью отчеканила слова престарелая ворожейка.
— А мне в церкву теперь... нет хода, верно? — Марфа прекратила теребить пальцами ожерелье и с надеждой посмотрела на колдунью. — Значит… и замуж не можно ходить?
— Чего ты напридумывала? Ходи замуж, рожай отпрысков. Я твоего отца не в капусте сыскала, из брюха вылез, как полагается.
— А в церковь... как мне идти? Там венчание, службы.
— Ходи, твори знамение. Не то — заклюют боязненные. А в хоромах всегда будь собой, девонька. Ясен наказ?
Девушка с огорчением и покорностью кивнула головой.
— Чего опечалилась, ветрогонка, — прыснула смешком колдунья. — Замужество — невеликая печаль. А попадётся тебе в муженьки славный молодец — счастья жди и живите, как полагается.
— А если за разнелюбого доведётся замуж идти?
— Не тем голову забиваешь, красавица. Сейчас слушай меня зело внимательно. Сначала — обряд исполним. После обряда — главное о нас поведаю. А потом мне и помирать можно.
Варвара Олеговна пошамкала губами, приблизилась вплотную к столу и придвинула пять свечей ближе к лохани с водой. Потом старая чародейка, не оборачиваясь назад, глухо произнесла:
— Ко мне ходи.
Марфа исполнила волю бабушки и встала с ней рядышком — даже сарафаны соприкоснулись друг с дружкой. Колдунья погрузила в лохань ладонь, стала шептать заклинания... Запах мокрой древесины, болота, мхов и протухших яиц. Чародейка вытянула наружу кисть, изъеденную морщинами, в лохань стекли мутные ручейки. Зелёные камни ожерелия засветились ещё ярче. Варвара с усилием провела мокрым пальцем по лбу внучки.
— Затвори очи.
Марфа закрыла глаза... Бабушка провела ей влажным пальцем по темени, потом по затылку. Девица почуяла лёгкое головокружение.
— А теперь... главное слушай: тёмною силою не злоупотребляй, — вбивала колдунья слова в разум, что гвозди в брёвна вколачивала, — слышишь меня, красивая? Нельзя злоупотреблять!
— Не пойму, бабушка, — зашелестела пересохшими от волнения губами Марфа, не раскрывая глаз. — Употреблять во зло дар нельзя, так выходит? Как мне быть тогда? Заплутала я мыслями...
— Где заплутала? Говори — выведу.
Марфа Михайловна раскрыла глазища: во рту совсем пересохло, а головокружение усилилось...
— Дар этот самый — разве не есть зло?
— Дура, — строго произнесла колдунья. — Не путай злое и тёмное.
Ведунья снова зашамкала прелыми губами. Водица в лохани стала тихонечко пузырится, а зелёные камушки смарагдового ожерелья пуще прежнего заискрили весёлыми всполохами в руке Марфы.
Глава 4. Поганый
