Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Он зачерпнул деревянной ложкой и снял пробу — оказалось неплохо. Он оценил его в сорок один балл из пятидесяти. Запах готовки, вид поднимающегося пара, звук потрескивающих дров — всё это погружало его в утешительное настроение кухонь Безопасности. Тушенки, супов, и овсянки, которую готовили в огромных чанах. Туда, далеко назад, когда утешительный камень громоздился над головой всем своим необъятным весом, и складывались числа, и вещи были понятны.

— Арио захочет какое-то время пить, — объясняла Муркатто, — и играть и хвастаться перед своими болванами. Потом его приведут в Королевскую Спальню.

Коска разомкнул в ухмылке потрескавшиеся губы. — Где, я так понял, его будут ждать женщины?

— Одна с чёрными волосами, а другая с рыжими. — Муркатто обменялась пристальным взглядом с Витари.

— Сюрприз, достойный императора, — масляно хихикнул Коска.

— Когда Арио сдохнет, а это произойдёт быстро, мы войдём в следующую дверь и нанесём такой же визит Фоскару. — Муркатто переместила мрачное лицо на Морвеера. — Они приведут на лестницу стражу, присматривать, пока они будут заняты. Вы с Дэй сможете их успокоить.

— Сможем ли мы в самом деле? — Отравитель на краткий миг оторвался от созерцания своих ногтей. — Уверен, это достойный вызов нашим способностям.

— Постарайся в этот раз не перетравить полгорода. Мы должны смочь убить братьев без привлечения нежелательного внимания, но если что-то пойдёт не так, в дело вступят увеселители.

Старый наёмник ткнул в модель дрожащим пальцем. — Сначала занять дворик, игровой и курительный залы, и оттуда навести порядок на лестницах. Обезоружить и окружить гостей. Разумеется вежливо и со вкусом. Сохранять контроль.

— Контроль. — Указательный палец в перчатке Муркатто ударил по столу. — Хочу чтобы это слово всегда висело перед вашими умишками. Мы убиваем Арио, мы убиваем Фоскара. Если кто-то из остальных создаст трудности, делайте, то, что нужно, но сведите убийства к минимуму. У нас после всего этого будет полно проблем и без кровавой бани. Вам всем понятно?

Коска прочитил глотку. — Пожалуй глоточек помог бы мне всё это свести к…

— Я понял, — перебил его Трясучка. — Контроль и насколько возможно меньше крови.

— Убить двоих. — Дружелюбный поставил котёл на середину стола. — Одного и одного, и больше никого. Еда. — И он начал накладывать порции в миски.

Ему бы очень пришлось по душе удостовериться, что у всех ровно одинаковое число кусочков мяса. Одинаково кусочков моркови и лука, одинаково бобов. Но за время пересчёта еда бы остыла, а он уяснил, что большинство людей сердятся от такого уровня точности. Однажды во время еды в Безопасности такое довело до драки, и Дружелюбный убил двоих и ещё одному отсёк руку. Ему не хотелось сейчас никого убивать. Ему хотелось есть. Поэтому он удовольствовался тем, что раздал каждому из них одинаковое число половников рагу и совладал с оставшимся после этого глубоким чувством беспокойства.

— Хорошее, — с набитым ртом прочавкала Дэй. — Превосходное. Есть добавка?

— Где ты научился готовить, друг мой? — спросил Коска.

— Провёл три года на кухнях в Безопасности. Мужик, что учил меня, был шеф-поваром герцога Борлетты.

— Что он забыл в тюрьме?

— Убил свою жену, и порубал её, и приготовил из неё рагу, и съел его.

За столом опустилась тишина. Коска шумно прокашлялся. — В этом рагу точно не чья-то жена?

— Мясник сказал, это ягнятина, и не вижу причин сомневаться. — Дружелюбный поднял вилку. — Никто не продаст человечье мясо так дёшево.

Наступило одно из тех неприятных молчаний, которые Дружелюбный, похоже устраивал, когда высказывал за один раз больше трёх слов. Затем Коска издал булькающий смех. — Смотря по обстоятельствам. Напоминает мне как мы нашли тех детей, помнишь Монза, после осады Муриса? — Её лицо помрачнело ещё сильнее, чем обычно, но его это не останавливало. — Мы нашли тех детей, и хотели продать их каким-то работорговцам, а ты подумала, что мы можем…

— Естественно! — Морвеер почти что взвизгнул. — Презабавнейше! Что может развлечь веселее, чем дети-сироты проданные в рабство?

Наступило ещё одно неловкое молчание, пока отравитель и наёмник бросали друг на друга убийственные взоры. Дружелюбный видел людей обменивавшихся теми же самыми взглядами в Безопасности. Когда поступали новички и заключенных силой сажали вместе.

Порой двое людей никак не уживаются друг с другом. Ненавидят друг друга с самого момента встречи. Слишком разные. Или чересчур одинаковые. Трудно, конечно, предугадать события здесь. Но в Безопасности, когда видишь двоих таким манером глядящих друг на друга, то знаешь — рано или поздно прольётся кровь.

Глоток, глоток, глоток. Глаза Коски скосились с этого напыщенного подлеца Морвеера вниз, к полному вина стакану отравителя и к стаканам других вокруг него, неохотно возвратились к собственной тошнотворной кружке с водой и наконец к винной бутыли на столе, где его взгляд схватило, будто раскалёнными щипцами. Быстрый выпад и она у него. Сколько он смог бы проглотить, прежде чем они вырвут её у него из рук? Не многие могут пить быстрее, когда обстоятельства требуют…

Тут он заметил, что его разглядывает Дружелюбный и было что-то такое в ровном, грустном взгляде арестанта, от чего наёмник передумал. Он же Никомо Коска, мать их! Или по крайней мере бывал им когда-то. Города содрогались и так далее. Он провёл слишком много лет не заглядывая вперёд очередной рюмки. Настала пора подумать, о дальнейшем. Хотя бы о следующей рюмке. Но перемениться не легко.

Он почти что ощущал выступивший на коже пот. В голове рвалась, колотилась боль. Он впился ногтями в зудящую шею, от чего чесотка только усилилась. Он улыбался как череп и не намного лучше разговаривал. Но улыбался, и разговаривал, а не кричал от того, что взрывалась голова.

— …спасла мне жизнь при осаде Муриса, а, Монза? — Он навряд ли знал как его треснутый голос набрёл на эту тему. — Пидор выехал на меня из ниоткуда. Мгновенный выпад! — он чуть не опрокинул свою чашку воды сбившимся с пути тычком пальца. — И она пронзила его! Прямо в сердце, клянусь. Спасла меня. В Мурисе. Спасла мою… жизнь…

И он почти хотел, чтобы она дала ему умереть. Казалось, кухня вращается, болается, дико шатается как корабельная каюта в роковой шторм. Он всё ждал, что вино вплеснется из стаканов, рагу высыпется из мисок, а тарелки съедут со стола, как с качелей. Он понимал, что штормит только в его голове, но всё равно ловил себя на том, что цепляется за мебель при очередном крене комнаты набок.