Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Меч, чтобы им бряцать, а не вынимать из ножен.

— Молодец, девочка. Я по тебе скучал. — Он выдал это не думая, попытался кашлем скрыть свой стыд и почти выкашлял лёгкое.

— Помоги ему, Дружелюбный.

Пока они разговаривали безмолвно возник здоровяк, источая вокруг себя спокойную силу — невысокий, зато массивный. Он подцепил Коску под локоть и без усилий поднял его на ноги.

— Сильная рука и добрый поступок, — пробулькал он сквозь приступ головокружения. — Тебя зовут Дружелюбный? Ты филантроп?

— Арестант.

— Не вижу причин, почему человеку нельзя быть и тем и тем. В любом случае моя благодарность. А сейчас, если бы ты смог направить нас прямо к таверне…

— Тавернам придётся тебя подождать, — произнесла Витари. — Несомненно, это вызовет спад винной промышленности. Переговоры начнуться через неделю и ты нам нужен трезвый.

— Я больше не трезвею. Трезвому больно. Кто-то сказал переговоры?

Монза всё ещё рассматривала его тем самым разочарованным взглядом. — Мне нужен надёжный человек. Человек обладающий мужеством и опытом. Человек который не возражал бы, если придётся пойти против великого герцога Орсо.

Пока мглистая улица кувыркалась, Коска держался за руку здоровяка. — Из этого списка, у меня есть… опыт?

— Соглашусь и на одно из четырёх, если ему к тому же были бы нужны деньги. Тебе нужны деньги, старичок?

— Да, ёб-ты… Но не так сильно, как нужно выпить.

— Делай дело как следует — там посмотрим.

— Принято. — Он обнаружил, что стоит выпрямившись и смотрит вниз на Монзу, задрав щёки. — Потребуется составить Боевой Договор, как в старые времена. Написанный завитыми буквами со всеми причиндалами, как любил писать Саджаам. Подписанный красными чернилами и… где же человеку в это время ночи найти нотариуса?

— Не переживай. Мне достаточно твоего слова.

— Ты вообще единственный человек в Стирии, кто мог бы мне такое сказать. Но как тебе угодно.

Он решительно указал вниз по улице. — Сюда, о воин, и держись. — Он смело шагнул вперёд, нога застряла и он ойкнул, когда его поймал Дружелюбный.

— Не сюда, — прозвучал медленный, глубокий голос заключенного. Он просунул ладонь под руку Коски и полуповёл-полупонёс его в противоположном направлении.

— Да вы джентльмен, сэр, — пробубнил Коска.

— Я убийца.

— Не вижу причин, почему человеку нельзя быть и тем и тем… — Коска, напрягшись, сфокусировал взгляд на размашисто шагающей впереди Витари, а затем на профиле мощного лица Дружелюбного. Странные подельники. Изгои. Никто другой не нашёл бы им применения. Он смотрел на идущую Монзу — целеустремлённая походка, которую он помнил с давних лет, стала немножко подхрамывать. Те, кто захотели пойти против великого герцога Орсо. А это значит — либо безумцы, либо те, у кого нет выбора. И которым же из них был он?

За ответом не пришлось лезть в карман. Не было причин, почему человеку нельзя было быть и тем и тем.

В стороне

Нож Дружелюбного сверкал и вспыхивал, двадцать движений в одну сторону сторону и двадцать в другую, встречаясь с оселком в заостряющем поцелуе. Не много чего было хуже тупого ножа, и мало что лучше заточенного, поэтому он улыбался, проверяя кромку и чувствуя под пальцем ту самую холодную шероховатость. Лезвие было острым.

— Дом Удовольствий Кардотти — бывший купеческий особняк, — объясняла Витари, холодным спокойным голосом. — Деревянный, как и большинство в Сипани, с трёх сторон окружён двором, а сразу сзади него — Восьмой канал.

Они поставили большой стол на кухне, на задворках склада, и вшестером за него уселись. Муркатто с Трясучкой, Дэй с Морвеером и Коска с Витари. На столе стояла модель большого деревянного здания с трёхсторонним двориком. Дружелюбный прикинул, что это одна тридцать шестая размера настоящего Дома Удовольствий Кардотти, хотя трудно было сказать точно, а он очень любил быть точным.

Палец Витари скользил вдоль окон на стене крохотного зданьица. — На первом этаже кухни и конторские комнаты, зал где курят шелуху и другой — для карт и костей. — Дружелюбный надавил ладонью на карман рубашки и ему стало приятно ощутить свои собственные игральные кости, прильнувшие к его груди. — Два лестничных проёма по задним углам. На первом этаже тринадцать комнат, где гостей развлекают…

— Ебут, — сказал Коска. — Мы все здесь взрослые, давайте называть так, как оно есть. — Его налитые кровью глаза зыркнули на две бутылки вина на полке, затем вернулись обратно. Дружелюбный отметил, что они уже часто так делали.

Палец Витари переехал к крыше модели. — Значит, на верхнем этаже, три больших опочивальни для… ебли наиболее ценных гостей. Говорят, Королевская Спальня, в центре, достойна императора.

— Значит Арио может запросто решить, что она достойна его самого, — пробурчала Муркатто.

Их группа разрослась с пяти до семи, поэтому Дружелюбный разрезал каждую из двух буханок на четырнадцать кусочков, лезвие шуршало сквозь корку, разлеталась мучная пыль. Всего получится двадцать восемь кусочков, по четыре кусочка каждому. Муркатто съест поменьше, зато Дэй подберёт за неё. Дружелюбный ненавидел оставлять несъеденный кусок хлеба.

— По словам Эйдер, у Арио и Фоскара будут три или четыре дюжины гостей, некоторые вооружены, но не шибко крутые бойцы. Ещё с ними шесть телохранителей.

— Она сказала правду? — Густой акцент Трясучки.

— Стоит принять в расчёт случай, но она бы нам не соврала.

— Сдерживать натиск столькерых… нам нужно больше бойцов.

— Убийц, — прервал Коска. — Ещё раз, давайте называть их как они есть.

— Может двадцать, — донёсся твёрдый голос Муркатто, — впридачу к троим вам.

Двадцать три. Интересное число. Жар ласкал Дружелюбного, когда он отцепил заслонку старой печки и со скрипом её вытянул. Двадцать три не делится ни на какое другое число, кроме единицы. Без кучкования, без обособленности. Без полумер. Не так уж и непохоже на саму Муркатто. Он вытащил большой котёл, обернув руки тканью. Числа не брешут. В отличие от людей.

— Как мы неприметно засунем внутрь двадцать человек?

— Это пир, — сказала Витари. — Там будут увеселители. И мы их обеспечим.

— Увеселителей?

— Это Сипани. Каждый второй в городе — артист либо убийца. Не составит труда найти тех, кто и тот и тот.

Дружелюбного оставили в стороне от разработки плана, но он не расстраивался. Саджаам просил его делать то, что скажет Муркатто и на этом всё. Он давным давно выучил, что жизнь становится намного легче, если игнорировать то, что не находится прямо перед тобой. Сейчас его делом было лишь рагу.