Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Один, последний шанс. Всё о чём я прошу. — Он и счёт потерял последним шансам, уже растраченным впустую. — Всего лишь один. Боже! — Кстати, он никогда не верил в Бога. — Судьбы! — В Судьбы он тоже не верил. — Кто-нибудь! — Он никогда не верил ни во что, дальше следующей рюмки. — Лишь… ещё один… шанс.

— Ладно. Ещё один.

Коска остолбенел. — Боже? Это… ты?

Кто-то засмеялся. Женским голосом, и резким, издевательским, самым безбожным из всех видов смеха. — Если так жаждешь, встань на колени, Коска.

Он покосился на скользящую мглу, пришпоривая мозги до состояния, кое-чем напоминающего активность. Кто-то знающий его имя наврядли был хорошим событием. Его враги много превосходили числом его друзей, а кредиторы ещё больше превосходили обоих. Он пьяно зашарил в поисках рукояти своего золочёного меча, затем осознал, что заложил его месяцы тому назад в Осприи и купил себе дешевый. Он пьяно зашарил в поисках рукояти того, затем осознал, что заложил его, когда только приехал в Сипани. Он опустил трясущуюся руку. Не велика потеря. Он сомневался, что смог бы взмахнуть мечом, даже если б он у него был.

— Кто, ад и дьяволы, там? Если я задолжал тебе денег, приготовься, — его желудок дёрнулся и излил долгую, едкую отрыжку, — умереть?

Тёмное обличье внезапно восстало из теней рядом с ним, и он крутанулся, запутался в собственных ногах и распластавшись, полетел вниз — треснувшись головой об стену и застилая зрение слепящей вспышкой.

— Так, значит, ты всё таки жив. Ты ведь там живой, да? — Долговязая, стройная женщина с острым лицом, скрытым тенью, волосы торчат оранжевыми шипами. Его ум медленно поплёлся к узнаванию.

— Шайло Витари, чтоб меня. — Скорее всего, не враг, но определённо и не друг.

Он подпёр себя одним локтем и от того, что улица кружилась, решил что покамест этого довольно. — Не предполагал, что ты согласишься… купить человеку выпить, так ведь?

— Козьего молока?

— Чего?

— Слышала, с ним легко всё усваивается.

— Всегда говорили, что вместо сердца у тебя камень, но я и не думал даже, что ты будешь столь бесчувственна, считая, что я пью молоко, хрен тебя побери! Всего одну каплю того старого виноградного спирта. — Выпивка, выпивка, выпивка. — Лишь одну и я буду готов.

— О, ты уже неплохо готов. Сколько ты пьёшь в этот раз?

— Помню, что когда я начал, было лето. А сейчас что?

— Наверняка не тот год. Сколько ты выкинул денег?

— Все что были, и ещё больше. Меня бы удивило, если на свете есть монета, не побывавшая рано или поздно в моём кошельке. Но прямо сейчас я, кажется, неплатежеспособен, поэтому если ты смогла бы подкинуть немного мелочи…

— Тебе надо пересмотреть некоторые мелочи в твоей жизни, а не тратить их.

Он наконец с усилием встал — по крайней мере на колени — и ткнул кривым пальцем себе в грудь. — Ты считаешь усохшая, пропитанная мочой, ужасно напуганная лучшая часть меня, та часть, что с криком рвётся на свободу от этих мук, этого не знает? — Он безнадёжно опустил плечи, больное тело осело само в себя. — Но чтобы измениться, человеку нужна помощь доброго друга, или, ещё лучше, доброго врага. Все мои друзья давно в могилах, а мои враги, вынужден признать… нашли себе дела поинтереснее.

— Не все. — Снова женский голос, но в этот раз тот, от которого по спине Коски пробежала дрожь узнавания. Сплетение мрака превратилось в фигуру и мгла сворачивалась дымными вихрями за хлёсткими полами её плаща.

— Не… — прокаркал он.

Он вспомнил тот миг, когда впервые обратил на неё внимание: растрёпанная девчонка девятнадцати лет с мечом на поясе и ясным взором, насыщенным злостью, непокорностью и лёгчайшим очаровательным намёком на презрение. Теперь на её лице опустошенность, а губы искривила боль. Меч висел с другой стороны, на его эфесе расслабленно покоилась рука, обтянутая перчаткой. По прежнему в её глазах проявлалась та непоколебимая твёрдость, но гораздо больше злости, больше непокорности и полным-полно презрения. Кто бы её обвинил? Коска был сверхпрезенным, и осознавал это.

Он тысячу раз клялся её убить, конечно, если хоть когда-нибудь увидит. Её, либо её брата, либо Эндике, Виктуса, Сезарию, Верного Карпи или любую другую подлую скотину из Тысячи Мечей, которые однажды его предали. Сместили его с должности. Заставили бежать с поля битвы при Афьери, равно облив грязью его одежду и репутацию.

Он тысячу раз клялся её убить, но Коска в своей жизни нарушал все виды клятв, и её вид породил не гнев. Вместо него его переполнила смесь из затасканной жалости к себе, слащавой радости и, сильнее всего пронзительного стыда от чтения на её лице как низко он пал. Он почувствовал раздражение в носу, за щёками — слёзы набухли в режущих глазах. На этот раз он был благодарен за то, что они красные, как раны лучших времён. Если он заплачет, никто не заметит разницы.

— Монза. — Он попытался ровно выпрямить свой грязный воротник, но руки слишком отвратительно тряслись и он с этим не справился. — Должен признаться, я слышал что ты мертва. Я планировал отомстить, конечно же…

— Мне или за меня?

Он пожал плечами. — Затрудняюсь припомнить… я прервался, чтобы выпить.

— Чую, такое происходило не раз. — На её лице возник признак разочарования, который воткнулся в него намного глубже стали. — Я слышала, ты наконец-то погиб в Дагоске.

Он сумел поднять руку достаточно высоко, чтобы отмахнуться от её слов. — Ложные вести о моей смерти ходили всегда. Лакомые мыслишки для множества моих врагов. Где брат?

— Умер. — Её лицо не изменилось.

— Ну. Мне жаль. Я всегда любил мальчишку. — Бесхребетную, лживую, коварную вошь.

— И он всегда тебя любил. — Их воротило друг от друга, но какая теперь разница?

— Если бы его сестра так же тепло ко мне относилась, дела могли бы пойти совсем по другому.

— "Могли бы" никуда нас не приведёт. Всем нам есть за что… покаяться.

Они долгое мгновение смотрели друг на друга, она стоя, он на коленях. Не совсем так, как он рисовал их воссоединение в мечтах. — Раскаянье. Цена нашего дела, часто говорил мне Сазайн.

— Наверное нам надо оставить прошлое позади.

— Я с трудом помню, что было вчера, — солгал он. Прошлое висело на нём доспехами великана.

— Значит, в будущее. У меня есть для тебя работёнка, если ты согласишься. Думаю, ты готов поработать?

— Какого плана работа?

— Драться.

Коска сморщился. — Тебя всегда слишком сильно тянуло драться. Сколько раз я тебе говорил? Не дело наёмника втягиваться в эту чепуху.

— Меч, чтобы им бряцать, а не вынимать из ножен.