Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Стакан выпал у меня из рук, вода разлилась по штанам, расплескалась по полу, по носкам туфель Светланы Юрьевны, но она не обратила на это никакого внимания. Она во все глаза смотрела на меня. Мне же стало дурно. Голова закружилась, перед глазами потемнело, и я не стал сопротивляться, предпочтя ужасной реальности, краткое забытье. Пусть даже пробуждение пройдет с ужасной тряпкой Петра Андреевича.
Крестовский тряпку использовать не стал. Ни он, ни Светлана Юрьевна и не подумали приводить меня в чувства. В себя я пришел сам, без из помощи.
— ...такое? — прорвался сквозь туман беспамятства восторженно-обеспокоенный голос Крестовского.
— Да-а, — задумчиво протянула Светлана Юрьевна. — Интересный эффект. Согласна с тобой полностью.
— Ты когда-нибудь видела такое?
— Ни разу!
— Но ты видела? Ты ощутила?
— Конечно! Я же не деревенская девочка.
Они замолчали. Я почувствовал, как затекает спина, отчаянно захотелось повернуться, но я лежал не шевелясь. Очень уж интересно было, о чем они говорили.
Вариантов у меня было несколько, от слабости моего характера, до страха за мою жизнь.
— Данилину повезло, — наконец сказала она.
— Думаешь? — недоверчиво пробасил Крестовский и я ощутил сильный табачный запах. — Будь проклят тот, кто придумал папиросы! — проворчал он. — Ты правда думаешь, что Данилину повезло? Ты серьезно полагаешь, что все это объясняется простым везением? Такие своевременные аресты. Гибель Волошиных, заметь, тоже своевременная. Ну и, конечно то, что у Волошиных был сынок его возраста.
— Не делай из Данилина чудовища. Он не лучший человек и способен на многое, но это слишком даже для него.
— Ты влюблена, — усмехнулся Крестовский.
— И не стесняюсь этого! — вскинулась она.
— Но знаю об этом только я. Не он, заметь, я. Только я. Но ты права, это было бы слишком даже для него, — он помолчал, затем добавил: — Если это совпадение, а все же очень на то похоже, то твой Данилин чертовски везучий сукин сын.
Я не выдержал. Застонал от боли в спине и повернулся к ним.
— О чем речь? — спросил я.
Они переглянулись, но ничего не сказали.
— О чем вы говорили сейчас? Почему Данилин везучий?
Мне хотелось повторить слова Крестовского, но я сдержался.
— О тебе, — не стал юлить Крестовский.
— О том, что ты очень похож на сына Волошиных.
Светлана протянула мне помятую фотокарточку, с которой на меня смотрел я. Я сидел в окружении людей в праздничных платьях, за праздничным столом и улыбался.
— Это фокус такой? — спросил я, возвращая карточку Светлане.
— Никаких фокусов, кадет. Это настоящий снимок. Различия меж вами видны, но, если присматриваться. Если же нет, то ты вполне пойдешь за юного герцога.
— К тому же перенесенные вами страданья не могли не оставить отпечаток на вашей внешности, Ваша Светлость, — Светлана Юрьевна встала, присела в книксен.
— Ваша Светлость, — Крестовский поклонился, приложив руку к груди.
— Очень смешно, — буркнул я. — Сейчас от смеха лопну.
— А никто и не шутит, — Светлана Юрьевна положила мне на колени увесистую бумажную папку. — Изучи. Это твоя жизнь. Все, что удалось собрать Данилину и все, что тебе нужно знать о себе и о своей семье.
— Список кредиторов там тоже есть?
— Там нет, — ухмыльнулся Крестовский. — Вот он, — он положил на стол папку ненамного меньше, той, что я держал в руках.
— Я что, половине Империи должен?
— Немногим меньше, — Крестовский улыбнулся, шрам поднял его губу и милая добрая по его замыслу улыбка, превратилась в пугающий оскал. — Сумму ты слышал, — еще одна улыбка, еще страшнее, в ней уже почти не осталось человеческого, лишь хищный, звериный оскал. — Но не бери в голову. Это не твои вопросы. Предоставь разбираться со всем этим Данилину. У него никогда не бывает простых планов, но большая часть из них работает.
— Большая часть? — я подавился воздухом. И думать не хотелось, что я могу оказаться в меньшей, то есть, среди неудавшихся планов.
— Я не вижу радости в твоих глазах, кадет! — рыкнул Крестовский, но злоба в голосе была насквозь фальшивая. Я это чувствовал, а он и не скрывал.
— А чему тут радоваться? Еще месяц назад я был гимназистом, что ждал Рождественских каникул, чтобы немного побыть дома, а теперь у меня и дома нет и семьи. Отец из-за меня сидит в тюрьме, что с матерью вообще не известно. Как и с сестрами, я не знаю, что с ними, добрались они до Зайцево или нет. Да, о чем я? Я не знаю даже кто я. А для того, чтобы узнать мне надо прочитать это, — я поднял папку с колен и потряс ею. — И вон то, — я кивнул на папку, лежащую на столе. - А вы, Петр Андреевич, про радости.
— Взгляни на это, с другой стороны.
— Да с какой не смотри, радостнее не становится.
— Не скажи, — Крестовский покачал головой. — Ты живой! Не знаю почему ты считаешь, что твой отец в тюрьме по твоей вине. И знать не хочу! — он поднял руку, заставив меня промолчать. — Не знаю, что с твоими сестрами, что с матерью и узнать и не могу, и не хочу. Но ты живой, и пока ты живой, пока ты не положил цветы на их могилы, ты еще можешь им помочь. Пусть не сейчас, пусть сильно позже, но еще можешь. Мы не знаем, что планирует Господь для каждого из нас, но мы должны заботиться о тех, кто нам близок. И, как бы сейчас это не прозвучало, но стать герцогом Волошиным единственный твой шанс помочь своим родным. Сейчас единственный, что будет дальше не знает никто.
— Я понимаю, — проворчал я. — Я знаю.
— И тебя это не радует?
— А чему тут радоваться. Я, как герцог Волошин, должен, наверное, половине империи. И суммы там больше, чем мои карманные деньги за всю жизнь, — я отвернулся.
— Это верно. Но во всем этом есть и хорошая сторона. Вы, Ваша Светлость, несовершеннолетний. Кредиторы не смогут предъявить вам расписки, пока вы не достигните восемнадцати лет и не
