Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Федор, словно прочитав мои мысли, подвинул к ванне деревянный приступок, поставил на него ковш и ведро, на широкий край ванны положил кусок ароматного белого мыла, а в ванну насыпал порошка.
— Лаванда, — скрипнул он. — Светлана Юрьевна приказала-с. Говорит успокаивает. А то ты нервничаешь должно быть, — он не хорошо хохотнул, смерил меня взглядом и отошел к двери, где и замер, глядя на меня, приглаживая густые седые бакенбарды, явно являющиеся его гордостью.
— Я мыться буду, — сказал я, намекая на открытую дверь и кивком головы указывая Федору на выход.
— Именно так, Ваша Светлость, будете-с, — легко согласился он.
— Голый!
— Конечно, Ваша Светлость, — он шагнул к двери и плотно ее закрыл. — Кто ж здравом уме-с в одежде моется.
— При тебе? — мой голос сорвался на писк. — Выйди-ка отсюда вон!
— Никак нельзя-с, Ваша Светлость. Никак-с нельзя-с. Приказ-с Светланы Юрьевны.
— Пошел вон! — рыкнул я, не на шутку закипая.
— Не могу-с, — усмехнулся Федор. — Приказ, есть приказ. Бить станете, мыться откажитесь, только себе хужее сделаете. Она силой вас в тазик запихнет и помыть прикажет. Вы, Ваша Светлость, раздевайтесь, мойтесь, я отвернусь.
— Слушай, Федор, а с чего ты ко мне все ваша светлость, да ваша светлость, обращаешься?
— Дак, а как еще? Мы первый раз герцога в доме принимаем. Графьев много было, помещиков без счета, даже пара князей была, а чтобы цельный герцог такое первый раз.
— Ошибаешься, Федор, я — граф. Граф Сонин.
— Как скажите, Ваша Светлость, как скажите. Граф-с, значит, граф-с. Вы мойтесь, мойтесь, я отвернусь.
И он отвернулся. И повернулся снова, едва услышал восторженный стон погружаемого в пахнущую цветами, горячу, немного обжигающую воду. А повернувшись уставился на меня и больше взгляда не отводил, сохраняя при этом каменное выражение лица.
Приказ значит. Хорошо. Чего она боится? Что я через окно убегу? И верст тридцать по снегу пешком, ночью, чтобы только до города добраться. А там что? Родителей спасать? Как? Что я могу? Паучков на полицейских натравлю? Не серьезно. И силой оружия тут не взять. Ни оружия, ни патронов, у меня нет, да и толку даже если бы были. Стоит лишь выстрел сделать, как в меня будет сделан десяток. Тут сила бесполезна, тут дипломатия нужна! И на свободе от меня может статься больше пользы будет. И эти странные люди, может быть мне чем помогут. Обещал же мужик в черном мундире и серой шинели помощь.
Но все это потом. Я отбросил все мысли, сосредоточившись на блаженстве, что дарила горячая вода. Мышцы расслабились, мысли наполнились радостью и сами собой перенесли меня в гимназию, где на бал по случаю завершения первого курса пришли девушки из соседнего городка. С одной из них я танцевал весь вечер и вернувшись на учебу осенью, даже пару раз встречался с ней. Ангелина имела великолепную внешность, полностью соответствующую ее имени.
Фантазии понесли меня далеко-далеко, и я уже представлял себя с Ангелиной не просто парой на балу, а мужем и женой. Конечно же со всеми вытекающими для брака последствиями.
Дед Федор хмыкнул от двери. Я приоткрыл глаза, глянул на него и закинув руки за голову, улыбнулся. И не подумаю стесняться, я мужчина, это естественно, а ты сам хотел остаться.
Живот отчаянно заурчал, и я понял, что готов променять все свои фантазии на тарелку простого лукового супа и кусок черного хлеба.
- Вылезай, вода остыла, - Дед Федор снова хмыкнул от двери.
— Располагайся, — Светлана Юрьевна кивком головы указала на крошечную комнату, через открытую дверь в которой была видна кровать и стоящий на ней мой мешок с весьма скромными пожитками. — Сегодня ты ночуешь здесь. Завтра утром ты переедешь еще раз. Туда, где будешь жить ближайшие три недели.
— Далеко? — грустно спросил я, чувствуя, что не хочу никуда больше ехать. Мне здесь не нравится, но снова менять место жительства, даже не обосновавшись не хотелось.
— Отсюда вверх по лестнице, до конца коридора, — она и не думала улыбаться, говоря совершенно серьезно, хотя ее слова и звучали как издевательская шутка. — Комната будет готова завтра к утру. Вечером ты в нее въедешь. И проживешь в ней три недели.
— Почему только три? — спросил я.
— Это тебе Петр объяснит за ужином. Ужин через полчаса, отдохни, переоденься и жду тебя к ужину. Проголодался сильно?
— Я в тюрьме сидел, — я постарался сделать страшное лицо, но попытка вызвала на ее губах лишь улыбку.
— Я прикажу подать двойную порцию, — она закрыла дверь, оставив меня одного.
Одежду я нашел на кровати. Брюки, сорочка, носки, мягкие туфли из нежной кожи и крестик. Мой крестик! Цепочка новая, серебряная, но крестик мой. Я невольно хлопнул себя ладонью по груди и там его не нашел. Я и не знал, что потерял его. Не знаю где, не знаю как, но я рад. Рад, что он снова у меня. Хотя осознавать то, что его какое-то время не было, неприятно.
К ужину я опоздал. Даже не знаю, специально или нет, но Федор, и почему он, словно в доме других слуг нет, пришел за мной позже, чем должен был. Потому, оказавшись за столом, я застал уже остывшие блюда. Однако это меня не остановило и вскоре с тарелки исчезли и отбивная и овощи. И то и другое великолепно и то и другое очень сытно. И того и другого оказалось слишком мало.
— Я не хочу, не могу и не собираюсь кормить тебя до твоего сорокалетия, — глядя, как я кусочком хлеба собираю соус с тарелки поморщилась она. — Только до того момента, как тебе исполнится семнадцать. После, я выступлю твоим опекуном, чтобы ты смог оформить наследство...
— Что? — я встал, пропитанный жиром и сливочным соусом кусок хлеба выпал у меня изо рта. — Что ты сказала? Наследство? В каком это смысле наследство? Мои родители, мертвы? Уже мертвы и ты знаешь об этом?
— Я не верно выразилась, — ничуть не смутилась Светлана Юрьевна и даже слегка улыбнулась.
