Семейка (СИ) - Каршева Ульяна
Первой отогрелась Нонна Михайловна.
- Когда и где будем располагаться? – строго глядя на домоправителя, спросила она.
- Обед через час, - сказал Игорь. – До него успеем определиться с помещениями.
А чего определяться, если на втором этаже оставались две свободные комнаты. Увы – не апартаменты, хотя Аделаида Степановна и пискнула что-то протестующее. Её муж, Владиславушка, тут же цыкнул на неё, и они вместе пошли заглянуть в одну из двух комнат, на которые указал домоправитель.
Нонна Михайловна осталась сидеть за столом, пока муж последовал за младшим братом и его женой. Алька принялась убирать лишнее со стола, подумывая про себя, что неплохо бы поставить чайник ещё раз: а вдруг кто-то не до конца согрелся?
Нонна Михайловна машинально следила за её руками, а потом, будто спохватившись, спросила:
- Мыть пойдёшь?
- Да, - с некоторым недоумением ответила Алька.
- Я с тобой, - безапелляционно сказала дама и встала из-за стола. – Хоть руки согрею, пока споласкиваю.
- А я думала… - растерянно проговорила девушка. – Вы разве не хотите заглянуть к Лизоньке?
- Чего к ней заглядывать, - проворчала Нонна Михайловна. – Дрыхнет небось. А было бы что опасное – наверное, нам бы сразу сказали. Так, где тут у вас кран?
Пришлось уступить дородной даме место у раковины. Причём уступить не только быстро, но и шустро, иначе бы габаритная Нонна Михайловна прижала Альку в уголок между раковиной и шкафом, откуда Алька бы вряд ли сумела потом выбраться.
Когда девушка пошла в гостиную за следующей порцией посуды со стола, она с удивлением размышляла о кратком эпизоде: «А ведь очень похоже на то! Она могла бы и специально это сделать! И выглядела так, будто очень хотела меня впихнуть в этот уголок и не выпускать. Почему?»
…Если бы Алька была прорицателем, который видит без карт, или человеком, который вообще умеет видеть сквозь предметы, она заметила бы, что Нонна Михайловна не позаботилась о продуктах, зато принесла с собой старинный фотоальбом.
Глава 16
Постороннему взгляду Нонна Михайловна представала солидной, но добродушной дамой. Она умела плавно двигаться и всегда спокойно разговаривать. Да, со стороны казалось, что её всегдашнее добродушие ничем не смутить. На редкие попытки поддразнить её или уколоть мелким, но обидным замечанием Нонна Михайловна только снисходительно улыбалась. Впрочем, она умела себя держать так, что насмешливые уколы чаще от одного только её взгляда замерзали на губах неудачливого насмешника. Аделаида Степановна, например, которая считала себя «той ещё язвой», побаивалась говорить ей колкости. Что, впрочем, не мешало Нонне Михайловне пренебрежительно звать её, про себя, конечно, Аделаидкой.
Выходя замуж за Адриана Николаевича, тогдашняя Нонна, затаив дыхание и порой чувствуя себя мещаночкой, мечтала о спокойной и благополучной жизни, когда дни гладко катятся один за другим, изредка взрываясь сияющим фейерверком – выходом в гости или в театр, путешествиями-поездками в другие города, а то и на море… Весь расчёт был на Адриана Николаевича – сына сильных и известных в своём кругу магов. Нонна Михайловна на всю жизнь запомнила своё потрясение, когда жених привёз её в «семейное гнездо». Громадный домина, в комнатах которого и коридорах можно заблудиться, поразил воображение девушки из обычной семьи учителей – из семьи, где внимание распределялось между четырьмя дочерями, а значит – достаток был так себе. А тут… Ещё она обомлела, узнав, что у них, молодой семьи, ещё и свои апартаменты всегда будут в этом доме.
Жизнь с мужем оказалась не настолько роскошной, как того ожидала Нонна Михайловна. Но сама она была непривередливой – сказалось воспитание в многодетной семье. Больше волновало то, что она поняла с самого начала замужества: родители мужа (особенно свекровь) не очень приняли её. Причина была понятной, но молодая женщина всё же ждала со стороны свекрови хотя бы симпатии …
Повезло, что встречались не слишком часто. И, в сущности, Нонна Михайловна была счастлива: она могла не работать, а заниматься домом и единственным ребёнком. Тем более – в череде будних дней пусть не слишком ярко, но всё же мелькали проблески тех фейерверков, о которых она мечтала. Несмотря на то что после рождения дочери жена невосстановимо раздалась вширь, Адриан Николаевич продолжил выводить её в театры; хоть и нечасто, но каждое лето они ездили на море – пусть не за границу, но Нонне Михайловне и того хватало.
Мужу она не говорила, но большие упования у неё были на дочь. Ударом по самолюбию стали бессердечные, безапелляционные слова свекрови:
- Абсолютная бездарь – эта ваша Лизонька!
И лишь годы спустя Нонна Михайловна могла бы возразить свекрови: «А в семье Владиславушки вообще детей нет!»
Не возразила даже сейчас. Страшилась старой ведьмы до ужаса.
Тем более… Было время, когда Нонна Михайловна, несмотря на мелкие неурядицы, ходила горделиво и уверенно думала о будущем. Но следующий звоночек – и земля под её ногами начала подрагивать, не давая стоять твёрдо. Сначала пришлось смириться с бездетностью дочери, на которую тоже возлагала свои не вполне уверенные чаяния, связанные с возможным внуком или внучкой. Затем с трудом пережила развод Лизоньки, узнав о причине – отсутствие детей. С ней-то вместе переживала, но старалась не показать, что разочарование зятя хорошо и даже до боли понимает…
Потом начались проблемы с квартирой дочери, о чём Лизонька, пусть и перепуганная, молчала до конца, – уже не звоночек, а дальний раскат грома. Гроза же разразилась через три года, когда вся их семья, словно сбившись кучкой в штормовую погоду, в очередной раз переехала в однокомнатную квартиру. Не успели в ней обжиться, как поняли: их выгонят и отсюда.
Счастьем стала ворчливая уступка свекрови, овдовевшей к тому времени и почти лишённой движения.
Ангелика Феодоровна позволила им жить в первом корпусе «семейного гнезда», отдав во владение семье старшего сына не только их старые апартаменты, но и весь второй этаж. Измученная ужасами недавнего пребывания в «нехороших» домах, Нонна Михайловна с трудом собрала себя из неожиданной развалины, в которую превратилась было. Во всяком случае, она прекратила нервно вздрагивать, едва ей чудилось, что прошлое вновь вползает на порог их апартаментов, ухмыляясь и угрожающе краснея жадными круглыми глазищами.
И, как только прекратила нервничать, прошлое прыгнуло в соединяющий два корпуса дома коридор. Прыгнуло мягко, как свалившийся с потолка паук, который для Нонны Михайловны являлся символом страха… Но никакое отчаяние от повторения страшной ситуации не сравнится с тем, что Нонна Михайловна узнала от дочери. Та однажды пришла к ней в спальню, когда мать готовилась отойти ко сну. И прошептала:
- Мама, это я пустила её в коридор…
- Кого? – удивилась та.
- Риелторшу, - прошептала Лизонька.
Нонна Михайловна смотрела на дочь – на опустившуюся с годами, заплывшую жиром – даже не пышнотелую, как сама она! – женщину. Разум отказывался воспринимать её слова, но изнутри выплыло гадливое чувство, которое медленно превращалось в нечто близкое к ненависти. Дочь? Дочь порвала в клочья спокойную жизнь в семейном гнезде?
В первый миг понимания, что именно сообщила ей Лизонька, ей захотелось немедленно рвануть с кровати и ударить дочь по лицу. Хорошо, что в руках были баночка с кремом и лопаточка-дозатор с уже набранным на неё кремом… Только и смогла, что резко встать.
Кажется, с эмоциями она не сумела совладать, – Лизонька резко отшатнулась от неё, жалобно округлив глаза. И тут же сморщилась в подступающем плаче.
- Я не хотела, мама!
- И… - Она начала фразу, но услышала свой скрипучий голос и откашлялась. – И зачем ты мне это сказала?
- Я не могу, мама… Ты же знаешь… - уже плаксиво объяснила дочь.
Знала Нонна Михайловна, чего не может дочь. Лизонька не умела хранить секреты. Они её мучали до тех пор, пока она не выпаливала о них любому, кто готов был слушать её. За тайну на двоих Лизонька уже не волновалась, словно передав её конкретному, по её мнению – достойному человеку. Она даже забывала о том, что её мучило. Но сейчас…
