Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
Это неважно. Важно, что… как мне позвать Ричарда?
Но умываться было блаженно. И влажные кудряшки тут же выбились снова.
— Заварить вам травника, леди Карла? — спросил фарфоровый ординарец.
— Да, — сказала я. — А где…
Но тут Клай в компании Дорина вошёл в гостиную. Звезда с мечом, «Беззаветная отвага», настоящей небесной звездой горела на его потрёпанном офицерском кителе, и глаза его блестели острым живым блеском, и непослушная чёлка поменяла оттенок.
Я подумала: удивительно, даже трещинки на фарфоре воспринимаются как родинки или веснушки. А парик почему другой? Прежний он потерял? Или опалил тогда, в Зелёных Холмах? Будь у меня силы, я бы на шею ему прыгнула, как Долика, — только сил было маловато, я просто дала ему руки, и он прижал их к щекам.
И меня опять резануло, что фарфор холодный и шершавый. Душой это чувствуется так, будто касаешься шрама.
— Как же так, леди-рыцарь? — спросил Клай, глядя на меня. — Как могло случиться, что вы оказались в седле одного из этих отроду чокнутых, которые по чистому недоразумению зовутся кавалеристами? Если бы я знал, я бы от ужаса умер. Тут ведь есть дорога, где запросто мотор пройдёт.
— Да он медленный! — фыркнула я. — Еле тащится этот ваш мотор, да ещё и перегревается, пар пускает, сиди и жди, как пришитый. У меня же срочное дело, Клай!
Ординарец слушал и качал головой.
— Вы что замерли, боец? — рыкнул Клай. — Очнитесь, вы очарованы! Шёл травник заваривать — и иди. И плюшек с карамелью принеси леди.
Долика хихикнула, а ординарца тут же сдуло ветром.
— Хочешь, подарю тебе костяшку? — сказал мне Клай совершенно другим тоном. — В нашей конюшне штук десять запасных всегда есть, но тут именно позавчера с новой партией пришла хорошая. Мелкой горной породы. Тебе, наверное, подошла бы. Дамское седло закажем, а?
— А что, теперь у мессира орденоносца тут конный завод? — съязвила я.
— Не то чтобы, — сказал он, и я услышала в голосе даже не улыбку, а ухмылку. Лихую! — Но мы с Майром приятели, а он как раз тренирует кавалеристов. Так что можно организовать тебе личный транспорт.
Истинный Господь и все боги язычников, кто б мне объяснил, почему я сказала:
— Конечно, я возьму маленькую. Я зверей двигала ещё до того, как мы познакомились.
— Мышей? — спросил Клай.
— Мыши — по твоей части, — хмыкнула я.
Мне показалось, что ему польстило. Я снова поразилась странной выразительности фарфоровых лиц. Чем дольше человек внутри протеза, тем заметнее. Душа отпечатывается.
— Ужасно смелая, — сказала Долика. — Даже завидно. Я боюсь на костяшках ездить.
Я улыбнулась как можно небрежнее и махнула рукой — а думала в это время, что вовсе не обязательно так гонять, как сумасбродные кавалеристы. Закажу действительно дамское седло и буду ездить не спеша, спокойно. А так ведь хорошая штука — личная лошадка. Костяшка! Простецы как отмочат что-нибудь…
— Ты ведь хотела сказать что-то очень важное? — становясь серьёзным, тихо сказал Клай.
— А где они пленных держат, ты знаешь? — спросила я. — Вы ведь ходите в Перелесье, как в соседнюю комнату…
— Ты думаешь, они держат пленных в покоях с зеркалами? — печально усмехнулся Клай. — Немного переоцениваете нас, леди-рыцарь: мы не чудом попадаем в любое место, куда штабной на карте ткнёт. Нам нужно зеркало. И не с ладошку размером, а такое, чтобы можно было в него войти. И вот представь… ну, бараки лагеря или тюремную камеру, а там — зеркало как в зале дворца…
— То есть вы не можете? — спросила я. У меня аж горло перехватило.
— То есть, если бы мы могли, мы бы уже, — сказал Клай. Он понял.
Я села. Мне хотелось заплакать. Клай присел передо мной на корточки, заглянул в глаза:
— Карла, если бы я знал как! Мы ведь все понимаем… а за некромантами они просто охотятся, эти гады. Наши стараются не сдаваться в плен… лучше покинуть юдоль… но бывает всяко. И все, все наши об этом думают, но…
— Ты же общаешься с адмиралом, — сказала я, сделав отчаянную попытку втянуть слёзы обратно в глаза. — Может, Олгрен знает?
— Олгрен же не может ходить по Перелесью, — сказал Клай мрачно. — И без зова. У вампиров есть жёсткие ограничения полномочий, даже жёстче, чем Сумеречный кодекс. Пару раз обращённые Олгрена дрались вместе с нами, но то — на нашей земле… тут их могилы, в этом роде… а там… ты же понимаешь, почему через зеркала ходим мы с Доликой…
— Стоп! — заорала я. — А Ричард?!
— Что — Ричард? — удивился Клай. — С Ричардом мы не работаем, мне его сюда не позвать. Пойдём, я тебе покажу что-то.
Я пошла за ним, но в дверях гостевой квартиры мы столкнулись с ординарцем, который тащил жестяной заварник с травником и котелок, полный плюшек, посыпанных мелким сахаром. С ним был Барн, сияющий улыбкой и стеклянным глазом, Барн, который отвесил какой-то средневековый поклон:
— Здравствуйте, леди Карла! Плюшки разделили между всеми живыми, по всему лагерю пахнет так, что можно обалдеть. Я — за своей долей.
— Здорово! — обрадовалась я. — Спасибо, ужасно рада видеть вас всех и плюшки!
— Видали, леди-рыцарь, какая у нас тут дисциплина? — хмыкнул Клай.
— Не сердись, — замурлыкала Долика тоном записной подлизы. — Знаешь, Клай, иногда ведь даже нам хочется… а живым — и тем более…
— Ага, — сказал Дорин. — Иногда запах чувствуешь — и кажется, что тоже голодный.
— А вкуса нет, — сказала Долика.
— Немного есть, — возразил Дорин.
— Ты пробовал еду? — удивилась я.
— Иногда очень хочется сладкого, — смущённо сказал Дорин. — У нас языка нет, но если чуть-чуть намазать губы мёдом или сиропом — вкус совсем немножечко чувствуется.
— Ерунда это всё! — фыркнула Долика почти как я, вздёрнув носик. — Волшебным бойцам всякий там сахар ни к чему!
Отвлекли нас. Я отметила, что третий Узел, оказывается, позволяет немного чувствовать вкус, подумала, что это надо обязательно рассказать Виллемине, — но всё это было как рябь на поверхности, потому что в глубине залегли страх и тоска. Я думала о Лансе, о том, какой он обаятельный охламон, — и мне становилось холодно… но когда я думала, что Ланс там точно не один, хотелось просто выть, скулить в голос.
Но плюшки мы с Барном съели: я тоже была голодная.
— Что ты мне показать хотел? — спросила я, запивая плюшку травником, горьковатым и непривычным, но очень и очень ароматным.
— Рабочее зеркало, — сказал Клай. Он, кажется, просто любовался,
