Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Кошмарные наступили времена, тёмные, мадемуазель. Люди поговаривают, что уж двадцать лет эти беды их донимают, с тех пор как комета появилась, но никогда ещё не было так тяжело. Уличные проповедники предрекают скорое начало Великого Побоища.

Райла Балекас ничего на это не ответила. Её жизнь большей своей частью была темна, а в кошмар она превратилась ещё до войны и с тех пор лучше не стало. Взяв слово, бывшая наёмница поведала, что последние месяцы провела, охотясь близ границ Киханского леса и изводя расплодившуюся нечисть.

— Держите путь в Ривен, мадемуазель?

— Куда я держу путь никого не касается.

— Оу, последним, чего желала бы моя израненная душа было проявление неуместного любопытства к чужому сокровенному…

— Кажется, к тебе вернулось более лёгкое расположение духа, архаддирец. Куда иду я, — моё дело. Куда идёшь ты, — твоё. Но если так любопытен, знай, что я ищу кое-кого.

— Я весь внимание, мадемуазель.

Райла в задумчивости пожевала верхнюю губу, совсем некрасиво и грубо, но так бывало, когда она сомневалась. На самом деле этот вопрос женщина задавала уже тысячи раз и порой он навлекал на неё беду. Хочешь-не хочешь, а осторожнее быть научишься.

— Я ищу одного человека, давно и безуспешно. Мне бы пригодились любые зацепки.

Звездочёт не перебивал.

— Мужчина, сейчас уж лет сорок на вид может быть, высокий, жилистый, рано поседевший. Одна только прядь сохранила чёрный цвет, на память, наверное. У него… — Эта часть всегда была особенно сложной. — У него необычный цвет глаз, — жёлтый.

Люпьен внимательно смотрел на неё пока не понял, что продолжения не будет.

— Разрешено ли будет мне осведомиться об имени сего разыскиваемого господина?

«Ты можешь прочесть это имя на любой доске объявлений при любом трактире и на любой городской площади в Вестеррайхе, — подумала она, — розыскные листы продолжают обновляться уже семь лет».

— Не знаю я, как он себя прозывает сейчас. Да и не важно это. Он не желает быть найденным, а оттого известные мне имена не использует.

Архаддирец развёл руками:

— В таком случае, мадемуазель, ничего не остаётся мне, кроме как скорбеть от собственной бесполезности, ибо никогда не встречал я на своём пути человека, заметного такими отличительными чертами. Увы мне. Быть может наш третий товарищ…

Они повернули головы к гиганту и были неприятно удивлены тем, что он смотрел на них. Вероятно, уже давно. Поразительно, как человек, — человек ли? — столь массивный смог заставить на время позабыть о своём присутствии. Мутные линзы ничего не выражали, но Голем из Беркагоста покачал головой, видимо, тоже отвечая на вопрос.

Раздалось «хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш».

— Я отдохнул. Простою на часах всю ночь. Можете спасть.

Хш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.

Он поднялся и, пригибаясь, чтобы не доламывать потолок, кое-как выбрался в сенцы.

— Не забывайте про верхнюю ступеньку, она прогни… впрочем, вероятно, он и целую проломил бы, такой-то великан.

Женщина устала, и, хотя доверия к незнакомцам в ней было ни на грош, ужасно хотела спать. Ложиться под крышей, в тепле, на сытый желудок и под защитой пусть тонких, но стен… какая роскошь. Она сходила до ветру, заметив гиганта, стоявшего возле обвалившегося колодца, а когда вернулась, архаддирец уже похрапывал. Райла подбросила в очаг веток, укуталась в походное одеяло и стала дремать.

Ночь прошла спокойно, хотя она несколько раз открывала глаза, когда мужчина всхрапывал особенно громко.

Гигант вернулся чуть позже рассвета и только его появление разбудило охотников полностью. Архаддирец принялся разжигать притухший очаг, стуча зубами, греть остатки похлёбки. Двое поели, третий смотрел на них молча, чем раздражал, но не успела Райла высказать ему своё недовольство, как Голем из Беркагоста встал.

Он покинул дом первым, не проронив ни единого слова, поднялся в седло и выехал с хутора. Зачем вообще возвращался в дом? Чтобы вот так, не прощаясь, исчезнуть? Оставшиеся закончили трапезу в молчании и стали собираться.

— Судьба оказала мне великую, вероятно даже, незаслуженную честь, наделив возможностью встретиться с вами, мадемуазель Фринна. Вот встречу кого-нибудь из наших ещё, — поведаю, под одной крышей с кем довелось провести часы отдохновения. Мне не поверят.

— Ерунду городишь, звездочёт.

На крыльцо они вышли вместе, избежали слабой ступеньки и подались к лошадям. Архаддирцу предстояло возился дольше, и Райла не собиралась ждать его. Махнув собрату на прощанье, дала кобыле пяток.

Тильнаваль открыла глаза, выведенная из дрёмы тишиной. Наконец-то они убрались, слава Матери Древ! Однако, она не спешила шевелиться. Сначала сплела заклинание, позволявшее видеть жизненную силу и окинула взором окрестности. Стены, деревья, всё это перестало быть препятствием, и Тильнаваль с облегчением поняла, что рядом не осталось ни единой живой души.

Наслаждение, которое она испытала, встав наконец, и с хрустом выгнувшись, было сродни любовному экстазу. Старые доски под ногами скрипели, пока она ходила из стороны в сторону, растягивая связки. Наконец, полностью овладев собой, Тильнаваль подошла к краю дыры, подобрала полы плаща и спрыгнула в жилую комнату. Пол громко скрипнул, воздух пах пылью, сыростью и дымом.

Женщина присела возле ещё тёплого очага и достала из котомки скудные припасы, проглотила все крошки, запив водой из зачарованной баклаги.

Слякотный холод снаружи ущипнул Тильнаваль за нос, когда она вышла на крыльцо, воздух пах влажной землёй и травой, отчего казался сладким на вкус. Женщина поприветствовала солнце улыбкой, переступила через ненадёжную верхнюю ступеньку и вторая, надёжная, вдруг с хрустом ушла из-под сапога. Через миг страшная боль пронзила щиколотку. Тильнаваль возопила, слёзы выступили на глаза, а что намного страшнее, — она потеряла связь с Даром!

Весь следующий час женщина, превозмогая боль, пыталась освободиться, но становилось только хуже. Что-то вцепилось в её ногу под лестницей и держало крепко. Дар молчал. Замолчала и Тильнаваль, когда со стороны дороги послышалось лошадиное ржание. Неспешно на хутор заехал тёмный фургон, остановился прямо перед крыльцом. Сидевший на козлах человек облизнул губы и спрыгнул.

Люпьен поймал оба ножа, которые Тильнаваль метнула, поймал и выронил без интереса. Один порезал ладонь сквозь старую перчатку, так что архаддирец стянул её и слизнул кровь.

— Какая мучительная выдалась у нас ночка, правда? — спросил он, присев на корточки вне досягаемости её рук.

Она издала крик-стон боли, прожигая человека ненавидящим взглядом.

— Ты сидела там как мышка, ни пошевелиться, ни вздохнуть, а я валялся внизу и чуял тебя, не в силах добраться. — Его ноздри с шумом втянули воздух, язык вновь прошёлся по губам. — Каждый миг я мечтал наконец тебя схватить, однако ненужные свидетели…

Тильнаваль закричала вновь, задыхаясь от бессильной ярости, ожесточённо дёрнулась раз, другой.

— Не надо, — строго сказал Клеменс, — не вырвешься. Перед отъездом я установил под лестницей волчий капкан и аккуратно подпилил доску для тебя. Капкан очень тугой, с длинными зубами, покрытыми тонким слоем керберита. Вижу ужас в глазах, — ни вырваться, ни сплести чары. Ну, довольно…

Он потянулся к Тильнаваль, но та перехватила запястье, рванула Клеменса на себя и направила в грудь третий, прибережённый клинок. Охотник с быстротой молнии перехватил удар, сжал пальцы так, что женщина завопила ещё громче. Он смотрел в её тёмные, с редким фиолетовым отливом глаза и давил, слушая крик, пока жертва не совершила громкий вдох. Его пальцы разжались, третий нож был отброшен в сторону.

— Какой темперамент, чувствую, нам будет весело в пути, — сказал охотник без улыбки. — Только не вздумай так шалить с отцами-исповедниками.

Он без замаха ударил ладонью по голове Тильнаваль, и та потеряла сознание.

Глава 6.1

Памятка: в валемарском году 12 месяцев; 11 из них состоят ровно из 30 дней, а последний месяц года имеет 31 день; итого 361 день.