Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
Во рту возник противный привкус крови. Правый бок дергало — печень была недовольна пробежкой и возникшей на нее нагрузкой. Только Тая упрямо бежала. Хорошо, что дорога все время шла вниз.
В полицию Тая позвонить не могла — Зимовский прав был вчера: объяснить, почему ей подчиняется поле, она не сможет. Кошкин вытащит её, конечно, из тюрьмы, но все равно попадать туда не хотелось. Чума на Зимовского! Она и Гордей сами справятся, без него.
Земля слушалась её, делая путь удобным — ни единый корень не выполз на дорожку, ни один репей или чертополох не вцепился в голое плечо, даже камни попрятались. Свет фонарика в Таиных руках метался по тропинке, выхватывая из темноты то разрушенную стену цеха, то ржавый остов «кита», то испуганное лицо полицейского — поле жадно глотало его, словно он в чем-то виноват.
— Не смей! — рыкнула Тая, останавливаясь, и поле затихло — лишившийся сознания молодой парень в зеленой форме застрял по горло в земле. Выплевывать его поле не собиралось. Ладно, Тая займется парнем потом — пока же он никуда не сбежит. — Не смей!
Откуда-то донесся стон, крик, потом топот мягких лап. Перед Таей обиженно сверкнули голубые глаза, а потом Метелица во своей второй ипостаси понесся дальше, кого-то ловя. Он был огромен и страшен, хорошо, что его злость не направлена против Таи.
Снова крик, довольное чавканье земли и тишина.
Да что тут происходит?! У Таи не так много сил, чтобы… Чтобы поле настолько ожило. Или столько? Тая после войны не пользовалась своими силами. Она, толком не отдышавшись, бросилась дальше. Поле снова и снова отчитывалось стоном или истошным криком, что поймало очередную тварь. Кажется, Тая вчера разбудила чудовище. Она подумает об этом позднее. Сейчас важнее найти эпицентр. Там все прояснится. И почему нет колыбельной? Что изменилось? Чего ожидать и чему противостоять…
Метелица снова промелькнул перед ней серой тенью и помчался дальше. Вот же… Хоть бы сказал чего!
Тая, задыхаясь от бега, чувствуя, как сердце пытается проломить ставшую мелкой и неудобной грудную клетку, влетела в утопающий в темноте старый цех. Он давно не использовался, электрические провода, лампы и все, более или менее ценное отсюда давно уже вынесли. Остались стены, выбитые окна под потолком и… Защитный круг, нарисованный мелом на бетонном, неровном полу.
Света почти не было — ручной фонарик Таи был не в состоянии разогнать тьму, как и знакомое до боли веретено, крутящееся в воздухе — от него тоже было слишком мало света.
От веретена летели прочь по воздуху, как паутинки в сентябре, светящиеся нити. Голубые. Алые. Серебряные. И золотая. Знакомая золотая нить. Её нить. Тая сглотнула и замерла, отказываясь верить глазам. Фонарик выпал из ослабевшей руки и покатился по полу, отключаясь.
Глаза медленно привыкали к темноте.
Жужжало из-за магоэнергии веретено.
Шипели, искрились нити. Они переплетались, падали одна на другую, и скоро их будет не распутать. Разряды магоэнергии, подобные миниатюрным молниям, вспыхивали между нитями и проносились по ним до веретена и до тела на холодном ледяном полу.
Защитный круг дымился и шипел, не справляясь со струящейся от веретена силой. Кто-то смухлевал, рисуя круг. Надо было рисовать для верности два или даже три. Магмоды слишком сильны.
Обнаженный мужчина лежал на полу, хорошо хоть не звездой. Руки в стороны, ноги вместе, как у приличной барышни, ну, почти: его то и дело выгибало дугой от боли, и тогда он стонал, пытаясь то ли прийти в себя, то ли провалиться глубже в беспамятство. Свои вещи: черную шинель, рубашку, джинсы, белье, тоже черное, ботинки, — мужчина заботливо сложил в уголке за защитным кругом. Какая предусмотрительность! Педант во всем.
Мысли вяло текли, почти не рождая чувств. Ни гнева, ни боли, ни страха. Тая оледенела — так было проще.
Она осторожно перешагнула защитный круг и не знала, что делать дальше. Просто кто-то оказался двуличной сволочью. Просто кто-то ошибся в себе. Просто кто-то переоценил свои силы, и теперь выгибался от боли, а двигаться ему-то и нельзя — еще порвет случайно нити… Надо было приказать привязать себя — еще бы и жертвой выглядел в Таиных глазах. Может, она бы и поверила. На пару секунд поверила бы. Только потом бы все равно вспомнила, что он навешал Даше лапшу на уши про свою любовь к Тае, вспомнила бы, как он настиг её на темной дороге, вспомнила бы его жесткие пальцы на её локте, вспомнила бы колыбельную. Она спала под колыбельную в его машине! Лишь один вопрос мучил Таю: почему он её тогда пожалел? Почему не выкинул сонную на пустыре, как всех магмодов до этого? Была бы очередной жертвой несчастного случая — нефиг ходить в темноте по промзоне… Он тогда не успел забрать её жизнь до донца? Или испугался мести деда? Тот никогда никому не спускал обиды — он всегда бил в ответ. Только одно осталось не отмщенным — похищение Таи тринадцать лет назад. Просто дед не знал, кому мстить — следствие тогда зашло в тупик.
Почему он ей сохранил жизнь? Впрочем, неважно. Зато нашелся ответ, почему который день Тае плохо — потому что у неё забрали остатки её жизни, только и всего. Она стиснула зубы. Вспомнился и холод, и страх, и боль, с которой нить вырывалась тогда из нее в зимнем лесу. Все вспомнилось, словно это было вчера. По полу понесся иней, сталактитами снега свисая с потолка и ледяными сталагмитами стремясь в высь. Дышать стало легко, впрочем, даже ненужно. И печень успокоилась, и вкус крови в горле исчез. Теперь все стало иначе.
Тая помнила, как хреново он выглядел вчера. При приступах аритмии выбрасывается адреналин, и страх смерти вполне обычное явление. Просто кто-то сцепляет зубы и успокаивается, а кто-то боится и забирает чужие жизни. Уговаривая её держаться подальше от поля, он уже знал, что сделает этой ночью. Вот же тварь…
Даже стало понятно, как он выслеживал её — его притягивала не забранная до конца Таина нить жизни. Вот почему он преследовал её — надеялся забрать до конца. Только она больше не заснула при нем.
Она осторожно подошла ближе, стараясь держаться подальше от гудящих нитей. Сердце до сих пор отказывалось верить, хотя рассудок подсказывал, что Тая не ошиблась. И все равно глаза отказывались опознавать в обнаженном мужчине Зимовского, а ведь это был
