Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
Хорошо сложенный, кстати. Ни грамма лишнего жира, сухой, поджарый, как гончая. Красивый, стервец. Еще и плед себе на пол постелил — любит комфорт.
Должно было вонять напуганным мужчиной, но нет. Зимовского таким не запугать. Он словно почуял приближение Таи — приподнял голову, пытаясь хоть что-то рассмотреть в темноте.
— Кто тут? — Он шумно вдохнул и тут же её узнал: — Тая?! Помоги!
И как только рассмотрел в темноте… Тая проглотила все рвущиеся из нее ругательства. Помогать Зимовскому не тянуло. Хорошо, что все чувства были приглушены, а то убила бы и рука не дрогнула.
Веретено как будто почувствовало нежелание Таи вмешиваться и предприняло очередную попытку завершить ритуал — оно опустилось на грудь Зимовского возле старого, выпуклого шрама, словно от укуса. Или веретена. Тая поняла, как Зимовский выжил. Тая поняла, что он делает сейчас. Тогда, чертову дюжину лет назад, веретено все же нашли и принесли Зимовскому. Её жизнь отдали этой твари. С трехкамерным сердцем люди не живут — они же не змеи.
Опорой веретену стала грудь Зимовского. Золотая ниточка уходила в его сердце, да все никак не могла втянуться в него — мешал узелок. Серебряная нить слишком грубо была привязана к золотой, ладной, тонкой ниточке. А к серебряной привязали медную, и еще одну, и еще… Узелков было много. Веретено гудело, медленно вращаясь против часовой стрелки. Нити разматывались, ложились на грудь Зимовскому, грозясь окончательно запутаться.
Золотая ниточка то выныривала из сердца, то снова погружалась в него, таща за собой серебряную нить, но узелок мешал. Магмоды не давали согласия на использование своих забранных жизней. Тая тоже не давала согласия, но это как-то Зимовский смог обойти.
Веретено крутилось и крутилось, его кончик уже раскалился вместе с нитями, еще чуть-чуть и накопленная в нитях магоэнергия вырвется на свободу, раз её принять не в силах. И тогда взорвется не только идиот Зимовский. Тогда взлетит на воздух весь городок вместе с ним.
Самоуверенность некоторых и их ярое желание жить поражало.
Тая замерла. Она все же столкнулась с собственным убийцей. Проклятье маленьких городов — тут все друг друга знают. Тут не бывает лишних, пришлых, и если тебя убили тут, в маленьком городке, то ты точно знал своего убийцу и встречался с ним на узких улочках без названий. Или даже приятельствовал с ним. Или был им приглашен на день рождения, чтобы первой парой открыть танцы. Надо же.
Веретено гудело, все глубже и глубже вгрызаясь в тело. Кровь потекла по бледной коже.
Надо что-то делать. Надо что-то решать. Вернуть себе свое, выдирая из Зимовского свою жизнь без надежды на то, что нити приживутся, или спасать город, заодно спасая и Зимовского. Выбор? Выбора у Таи не было. Что случилось — то случилось. Забирать чужое она не будет.
Для начала Зимовскому нельзя шевелиться — одно неловкое движение рукой в пароксизме боли и… Нити будет не распутать.
Лед потек с ладоней Таи, приковывая Зимовского к полу. Мужчина непонимающе дернулся и пробормотал:
— Тая, освободи меня — я справлюсь.
Он не понял, что льдом его сковала именно она.
Тая не сдержалась — закричала, даже понимая, что неправа:
— Заткнись!
Он снова дернулся, пытаясь встать — мышцы прорезались под кожей, напрягаясь изо всех сил.
— Тая! Капля доверия — я справлюсь! А ты уходи — тут опасно!
Она закрыла глаза — ей тоже было больно, не так, как Зимовскому, но все же. У него болело тело, у неё — душа.
— Заткнись, Зимовский, — прошипела она, заставляя себя смотреть ему в глаза, наглые и абсолютно нераскаявшиеся. — Хоть одно слово, и твоя мечта об «умерли они в один день» осуществится прямо сейчас. И вместе со всем Змеегорском, Зимовский. Ни слова!
— Тая… — Он потрясенно смотрел ей в глаза. — Уходи!
— У кого-то проблемы с пониманием? Молчи! Я же послушаюсь и уйду. А ты прихватишь с собой весь городок.
— Тая… — Его скрутило об боли, и он не сдержал крик. — Мр-р-рак!!! Будь… Осторожна…
— За. Мол. Чи.
Она, стараясь не задеть нити, села на корточки рядом с ним, положила руку на грудь Зимовского, туда, где заполошно билось его сердце и где недовольно гудели нити, грозясь окончательно запутаться — тогда Зимовского и город будет не спасти: жахнет так, что мало никому не покажется. Тая закрыла глаза и тихонько запела, представляя, как веретено послушно кружится в её руках, снова заматывая на себя нити:
— Где-то плачет свирель,
Тихо прядется кудель…
Крутится веретено
Пусть за окошком темно.
Сердце мое мертво —
Нити моей все равно.
— Тая…
Веретено успокаивалось, начав движение по часовой стрелке — оно вновь наматывало на себя нити, чтобы они не запутались. Нити скользили в ладони Таи. Они были остры, как бритва. Они резали её пальцы. И алый лед обволакивал нити, сглаживая узелки и неровности.
— Молчи…
Он сглотнул и хрипло сказал:
— Тая, сейчас нити намотаются на веретено и уходи. Забудь обо мне — уходи! Пусть веретено намотает все нити на себя. Дальше я справлюсь сам.
Она подалась к нему, заглядывая в наглые глаза:
— Справишься, да?! Зимовский, золотая нить — моя. Это моя жизнь, ты понимаешь или нет?! Замолчи, а то Снегурки бесчувственные, мы не понимаем чужой боли — я забудусь и весь Змеегорск вместе с тобой положу. Просто потому, что ты тварь и мне хочется тебя убить.
— Тая…
Зимовский замолчал — Тая заморозила слюну в его рту, сковывая язык и губы. Давно надо было вспомнить, что иная и не понимаешь людей.
Тая продолжила петь:
— Кто-то прядет лен
И хочет быть отомщен.
Кто-то прядет шерсть,
Чтоб получить лесть.
Жизнь свою я пряду —
Судьбу для тебя украду.
Так раньше делали, спасая детей. Она же спасает Зимовского… Нет, она спасает Змеегорск. Она спасает Дашу, Женю, Метелицу, деда, Глашу, незнакомых ей магмодов, даже Веронику. Не Зимовского. Его настигнет закон. Метелица и Кошкин законопатят его далеко и надолго. Или?.. Тут холодно. Тут чертовски холодно, а он неподвижен. Лед же растает утром, не оставляя следов. Думать об этом было приятно.
Веретено снова поменяло направление — нити слетали с него, скользя между Таиных пальцев, и входили в грудь Зимовского. Тот только громко дышал, когда очередной узелок протискивался в его сердце.
— Один…
— Заткнись!
— Я узлы считаю!
— Считай про себя!
Веретено жужжало, ввинчиваясь в грудь Зимовского. Запахло чем-то соленым. То ли кровь, то ли не сдержавшего стон боли Зимовского пробило на слезы. Поздновато, на самом деле.
