Алексей Федоров - Полигон

Его детство ушло вместе с матерью. Точно так же Вова стоял перед старшими ребятами, в первую же его детдомовскую ночь собравшимися, чтобы «прописать» его на новом месте жительства. Позор и унижение той ночи Володя помнил до сих пор. Нет уж, теперь он в состоянии постоять за себя. Такого не повторится.

Свободной левой рукой Володя нанес страшный удар в висок мастера. Виктор упал, а Володя глубоко вздохнул и перешагнул через лежащее тело. Игроки попятились от него, взъерошенного, улыбающегося страшной улыбкой, почти оскалом, с еще не успевшим остыть пистолетом в руке.

— Что, уроды, страшно? Сейчас еще страшнее будет! — И он открыл беглый огонь по отступающим от него людям. Он, как всегда, не целился — «ПМ» сам выбирал мишени, а Володя лишь нажимал на спуск. Люди падали замертво — охраннику не требовалось это проверять. Затвор заклинил в заднем положении, и на траве остались шесть тел — по одной пуле на каждого. Нужно экономить. Пустая обойма упала под ноги.

— Майор, говоришь? — Володя оттянул затвор, загоняя в ствол первый патрон из новой обоймы. — Хреновый ты майор, вот что… Чего уставился?

Эта фраза уже адресовалась Косте, все еще стоящему на коленях. Он странно ссутулился, чуть покачиваясь. «Как пьяная кобра», — подумал Володя и хихикнул. Прозвучавшие в смешке истерические нотки заставили его нахмуриться.

— Эй ты, лунатик! Не смотри на меня так! Я его не хотел валить. И этих тоже… — махнул он пистолетом в сторону убитых. — Так нужно, понимаешь? Ты понимаешь меня?!! — Володя сорвался на крик. Быстрым шагом он двинулся к Косте. Тот следил за убийцей взглядом, но не делал попыток убежать или подняться с колен. На его щеках блестели мокрые дорожки слез.

— Так нужно… И не только ему. — Ствол дернулся, указывая в ночь. — Вы же тут все в штаны наложили. И я тоже. Но есть между нами разница — я здесь подыхать не собираюсь! — Детские воспоминания уже схлынули, но тот Володя, который приехал на полигон, перестал существовать. Он не чувствовал чужого присутствия в своем сознании. Демон только помог ему сделать последний шаг за черту, где перестают существовать все человеческие ценности. Так умелый дровосек раскалывает колоду в несколько охватов, всаживая клин в едва заметную на спиле трещинку. Нашига любовался разыгрывающейся сценой сквозь ветви, невидимый в стене ночи, лишь его широко раскрытые глаза отражали пламя костров. Он впитывал Костино тупое отчаяние и Володину холодную ненависть всем своим существом, соединяя их со страхом, ненавистью, жалостью, вожделением, скорбью, болью — эмоциями всех погибших в лесу парней и девушек. Ни одна созданная им иллюзия не копировала другую, ни одна вызванная и впитанная его ненасытной аурой эмоция не была им отторгнута. Весь осадок, который хранится на дне человеческой души — стоит лишь расшевелить, был поглощен им без остатка. И никто его не видел, если не считать умирающего, но тот был полностью опустошен, его душа уже принадлежала демону. Он подчинился.

Нашига любил играть с людьми. К сожалению, он был не всесилен… Даже несмотря на всю новоприобретенную мощь, он чувствовал тех, кого не сможет подчинить. Такие люди попадались Нашиге всегда. Их души были для демона отравой, а прикосновение к их ауре действовало на него как объятия с оголенным силовым кабелем. Ауры таких людей светились на фоне толпы мягким янтарным светом, на который демону было больно даже смотреть. Всех остальных он видел в серых тонах, определяя по оттенку уровень их энергетики — тем темнее, чем меньше сил и хуже самочувствие.

Он мог создать мир и для светлых, рядом было достаточно тех, кто ему подходил, через кого можно было навести свою силу, не входя в прямой контакт. Их присутствие делало игру еще интересней. И все же… Здесь их слишком много. Шестеро уже лежали в траве, осталось четверо. А марионетка может сделать еще восемь выстрелов.

Демон подрастерял свое былое мастерство за время заточения. Ролевики подвернулись весьма кстати — без их энергии Нашиге пришлось бы туго. Все как на подбор — молодые, сильные, большинство — яркие, творческие личности. Деликатес… Но и отравы гораздо больше, чем обычно.

Не страшно. Доиграем до конца. Хорошо, что марионетка — воин. Восемь выстрелов, четыре цели… Будет охота.

Володя приставил дуло к Костиному лбу.

— Нет, не собираюсь… Это вы — мясо, он пришел за вашей кровью! Ну что же, я дам ему столько, что он захлебнется. Я куплю себе жизнь!

Когда началось бегство, никто не выбежал за пределы лагеря. Даже в панике людей больше страшила таящаяся во тьме неведомая опасность, чем психопат с оружием. В едином порыве — оказаться как можно дальше от Володи — все понеслись в противоположный конец лагеря, прямо через костры и палатки, затаптывая спасительный огонь.

Ник бежал вместе со всеми. Он не рассуждал — в мозгу ревел пароходной сиреной инстинкт самосохранения. На бегу Ник запнулся о растяжку палатки — и осознал, что летит головой прямо в горящие угли — кто-то в снопе искр проламывался прямо сквозь огонь, его спина была еще видна в клубах дыма, угли брызнули по сторонам, на них-то и падал Ник. Он вытянул руки, смягчая падение, и кожа на ладонях явственно зашипела, накрыв пламя. Боль привела в чувство. Ник вскочил и захлопал руками по бедрам — вместе с горячей золой с ладоней сворачивались ошметки кожи. Прикусив до крови губу, чтобы не заорать, Ник побежал за остальными.

Ряд машин стоял почти вплотную к ночи. От их багажников до стены «аквариума» было не больше пары метров, и все стремились сюда, в узкое пространство, ища убежище, дерясь за места…

Близость тьмы успокаивала, черная стена леденила души, ей пока не нужна была паника. Демон привык растягивать удовольствие. К чему паника? Он никуда не торопился и не собирался портить игру. И, на секунду отвлекшись от марионетки и ее жертвы, Нашига послал мысленную команду в созданную им ночь.

Стены тьмы всколыхнулись, отреагировав. Они поглощали страх и панику толпы, несли спокойствие, возвращали способность логически мыслить перепуганному стаду людей.

И тем четверым, которых Нашига опасался. Когда их эмоции коснулись тьмы, ночь завибрировала, задергалась судорожно, грозя свернуться, как молоко. Нашига зашипел от ярости. Ошибка! Он черной молнией метнулся к поврежденному участку. Янтарный свет не спеша тек в его ночи, проникая все глубже, ассимилируясь, как инфекция, причиняя демону физическую боль.

Чудовищная по силе инфразвуковая волна вскипала в темноте. Для людей в восприятии мира не произошло никаких изменений, лишь багровая луна в вышине начала вдруг пульсировать, медленно набирая темп, переливаясь всеми оттенками красного. Опустошенные люди медленно попятились, не сводя глаз с черной стены. Снова сорваться в спасительную панику они не могли — не было сил. Человеческая волна обтекала металлические тела автомобилей, забыв про Володю, про все на свете, стремясь лишь создать барьер между собой и ночью. Сергей почувствовал, как начали вибрировать все кости в его теле, набирая амплитуду, грозя отслоением мягких тканей. Глаза готовы были лопнуть.