Эхо старых книг - Барбара Дэвис
Эшлин снова сосредоточила внимание на надписи, сделанной Хеми. Не на самих словах – она запомнила их в первый же день, – а на том, как острие пера глубоко впивалось в бумагу, оставляя линии острые и неровные, как рана. Что же его так мучило?
Сожалеющая Белль
(стр. 40–47)
4 ноября 1941 г. Нью-Йорк
Все время боюсь, что наш секрет раскроют. Больше за тебя, чем за себя, хотя прекрасно осознаю, что рискую навлечь гнев Голди, если она узнает. Голди и так уже с подозрением относится к моим частым и долгим отлучкам и даже начала следить за мной, как будто я прогуливаю школу. Нам с тобой все труднее придумать алиби, все сложнее организовать свидания. Тем не менее удается находить время и место для встреч, для зыбкой полужизни, напрочь оторванной от реальности. Притворяемся, что наши отношения – навсегда, но по мере того как дни становятся короче и наступает зима, все меняется.
Трудно определить поворотный момент, но я с большой ясностью вспоминаю тот день, когда внезапно осознал, что он уже позади.
Холодный ноябрьский вторник. Небо цвета олова грозит снегопадом. Ты сказала сестре, что проведешь все утро в «ДюБарри» за примеркой новых платьев, заказанных к зимнему сезону, но заканчиваешь все дела менее чем за час и разглядываешь витрины «Уильяма Бартмана», якобы любуясь сверкающими браслетами, когда я притормаживаю у тротуара.
Желая придать вес своему алиби, ты приобрела пару перчаток, и бумажный пакет с покупкой свисает с твоей руки. Притворяемся, что встретились случайно. Уже много раз мы разыгрывали подобную сцену в разных местах по всему городу, и у тебя это стало получаться очень ловко. Ведь ты рождена, чтобы играть роковую героиню, непревзойденная актриса, достойная одной из тех золотых статуэток, которые Киноакадемия раздает каждый год.
Опускаю окно, машу тебе рукой, затем предлагаю подвезти. Ты делаешь вид, что отказываешься, но вскоре открываешь дверцу и, вежливо улыбаясь, садишься на сиденье рядом со мной. Мы едем на Лонг-Айленд, устраиваем там автомобильный пикник с бутербродами в вощеных бумажных пакетах и кофе в бумажных стаканчиках из придорожной закусочной, в которую мы заезжали уже с десяток раз.
Сегодня пасмурный день, слишком холодный для настоящего пикника. Я паркую машину возле причала с видом на озеро и наконец наклоняюсь тебя поцеловать. Когда мои губы встречаются с твоими, у меня кружится голова. Я изголодался по тебе за ту неделю, что мы не виделись.
– У нас мало времени, – шепчешь ты между поцелуями. – Сегодня вечером званый ужин, и мне нужно вернуться домой вовремя, чтобы переодеться.
Отстраняюсь, расстроенный. Я только что заглушил мотор, а ты уже говоришь о возвращении. Всегда тебе нужно бежать туда, где требуется новая одежда и отпечатанные приглашения и куда мне хода нет. Вздыхаю, испытывая отвращение к собственной злости.
– Вы часто собираете гостей, – говорю я, глядя на воду. – Кто же сегодня гвоздь программы? Я предположил бы, что Рузвельт, но твой отец ни за что не пригласил бы президента Соединенных Штатов в свой кабинет на коньяк и сигары.
Ты вскидываешь подбородок, задетая моим тоном.
– Почему это?
– Всем известно, Белль, что твой отец поддерживает Линди. И он этого не скрывает. Как Линди и остальные из политической группы «Америка прежде всего», он категорически против вмешательства вашего правительства в дела Европы. И более чем согласен с антисемитской политикой Гитлера. Ты не можешь об этом не знать.
Ты пожимаешь плечами.
– Я же говорила тебе: меня не интересует политика.
– Эту роскошь могут позволить себе только представители твоего класса, поскольку их интересы всегда защищены. А между тем в этой стране есть определенная фракция: люди, называющие себя патриотами, втайне работают над подрывом тех самых ценностей, за которые они, как утверждают, стоят. И эта фракция рассчитывает как раз на то, что люди вроде тебя не будут интересоваться политикой. Они заявляют, что являются патриотами, подогревая общественность разговорами о «чистоте» и «настоящих американцах», но на самом деле они намерены маргинализировать евреев, снять их с влиятельных постов, полностью лишить их места в обществе. Так это началось в Европе, Белль, с кучки немецких патриотов, несущих чушь о чистоте расы. Они хотят сделать то же самое здесь и работают над этим прямо сейчас, прямо у вас под носом. Бунд – Германоамериканский союз. Это Линдберг и его команда, Чарльз Кафлин, священник, ведущий антисемитского радиошоу. И они набирают популярность. Недавно Бунд провел митинг в Мэдисон-Сквер-Гарден. Двадцать тысяч человек отдавали нацистское приветствие на американской земле, и никто не обратил на это внимания. Некоторые даже одобрили. Единственный способ не дать этим так называемым патриотам прорваться во власть – как минимум проявить интерес, Белль, и определиться в своей позиции по этим вопросам, пока ты случайно не оказалась на неправой стороне.
Ты ждешь, когда я договорю, затем одариваешь меня своим холодным взглядом.
– Всегда ли есть «неправая» сторона?
– Может быть, не всегда, но именно сейчас – есть. Не все плохие парни живут в Германии, Белль. Людям следует это осознать. Нужно обратить внимание на то, что происходит.
Мгновение ты изучаешь меня, озадаченная и немного раздраженная.
– Ты за этим меня сюда привез? Читать лекцию о моем патриотическом долге американки? Знаешь, это звучит немного странно от человека, который спит здесь, в доме своей начальницы, а не воюет за свою родину.
Я каменею. Ты уже затрагивала эти вопросы раньше, хотя и вскользь. Мою бедность и тот факт, что я британец. Иногда создается впечатление, что ты говоришь это не столько мне, сколько самой себе, в качестве напоминания о том, что общение со мной – плохая идея. Что я чужак, недостойный доверия. И ты права. Мне нельзя доверять. Но и тебе тоже, когда дело касается наших отношений. Я это давно почувствовал – словно темное пятно появилось на горизонте и постоянно увеличивается в размерах.
– Ладно, – говорю я, пытаясь смягчить разговор. – Так тебе не известно, кто станет сегодняшним почетным гостем?
Ты пожимаешь плечами с видимым равнодушием.
– Я никогда не знаю их имен. Просто прихожу, когда мне велят. Но это не один гость, гостей будет много. Несколько бизнесменов из Чикаго, сенатор из Монтаны и двое каких-то мужчин из Лос-Анджелеса.
Чикаго. Монтана. Лос-Анджелес. Прокручиваю в голове список возможных имен: Кобб, Диллон, Регнери, Уилер. Настоящая книга «Кто есть кто» среди сторонников невмешательства и поклонников нацизма.
– В Лос-Анджелесе у вас обитают кинозвезды, – замечаю я, стараясь говорить непринужденно.
– Да, в Голливуде.
– Может быть,
