Дом, где живет чудовище - Мара Вересень
Эдсель оказался прав насчет лимонада: деревенский напиток отличался от городского. Это было все равно что свежий фрукт и он же, только разваренный в компоте. Но вкус все равно был для меня непривычен. Мы не заходили внутрь невысокого домика, где местные устроили таверну. Алард заглянул в открытое окошко и ему прямо через него подали небольшой кувшин и две глиняные кружки. В перерыве между глотками я и сказала, что хотела, и уже была готова к отказу, но Эдсель вернул кувшин и кружки, бросив в одну из них монетку и коротко произнес:
— Идемте.
Лошадь осталась дожидаться у таверны. Я немного жалела, но не оставила там же и корзинку с травами. До пляжа она успела немного оббить мне бедро. Не была тяжелой, просто я никак не могла приноровиться, чтобы взять ее поудобнее.
Дома остались позади. Тропинка виляла. Лорд Эдсель шел почти рядом, всего на полшага впереди, и угрюмо молчал, будто у него в кружке вместо лимонада каким-то чудом оказался уксус. Никто его не просил меня сопровождать. Даже наоборот. Так что теперь?
Завидев кромку прибоя, не сдержалась, обогнала Эдселя. Корзинка мягко шлепнулась на поросший редкой длинной травой песок и осталась лежать, а я, подобрав юбку, понеслась к морю. Шляпка (да!) хлопала по спине, и восторг щипал пузырьками где-то внутри, как настоящий розовый лимонад за кончик языка. Не добежав с пару метров, я, поддевая мысками за задники, избавилась от туфель и, прыгая, торопливо стаскивала чулки. Лента на левом была затянута слишком туго, я нетерпеливо дергала за края, пытаясь распустить узел.
— Что вы собираетесь делать?
Подошедший Эдсель держал мою корзинку, в которой, поверх травяных пучков, лежал его камзол. На нем самом осталась только рубашка. Верхние пуговицы были расстегнуты, рукава подвернуты до локтей. Солнце играло в серебряных прядях, зеркалило от маски.
Лента и так не поддается, а тут еще отвлекают.
— А на что это похоже, по-вашему? — отозвалась я, отводя взгляд, и, наконец, развязала.
— Я бы не советовал, — медленно проговорил Эдсель со странным выражением следя за моими руками, стягивающими чулок с ноги.
Я проигнорировала и Аларда, и выражение. Запихала чулки в туфли, подхватила юбку и…
Контраст между горячим песком и водой был такой резкий, что у меня дух перехватило. Я уронила юбку, замерев с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами.
Вода ледяная!
Но море преподнесло еще один коварный сюрприз. На почти ровной глади с тонким ажурным кружевом пены вдруг вспух водяной горб, в два мгновения докатился до берега и, ударившись в невидимую преграду, взмыл вверх и рухнул на меня.
Эдсель посрамил собственную лошадь, если бы той вздумалось заржать. А я…
— Это было неподражаемо, мисс Дашери, — сказал Алард, снова превращаясь в того, кто вез меня перед собой на лошади. — У вас, оказывается такой богатый словарный запас!
А меня колотило. И зуб на зуб не попадал. Резкий и такой же ледяной, как вода, порыв ветра разом выдул остатки тепла. Платье облепило ноги и все прочее, и даже будь я голой, это выглядело бы приличнее, чем сейчас. На плечи лег пропахший полынной горечью камзол.
Эти почти объятия добавили мне дрожи. Особенно то, что Эдсель не торопился убирать руки с моих плеч. А я снова с замиранием сердца старательно на него не смотрела.
Подалась назад.
Удержал.
— Немного больше доверия к миру, Элира. Вы как куст ежевики, вся в колючках.
— Что вы собираетесь делать?
— Это мои слова, — ухмыльнулся Алард. — Но можете закрыть глаза, если страшно. Или отвернитесь. Спиной. Вам так привычнее будет.
У шутки был горьковатый вкус. Или я снова придумываю?
Я воспользовалась советом и сделала и то, и другое, все еще колотясь, ведь он был близко. А еще дорога обратно! Вряд ли мне просто так позволят идти пешком…
Теплое облако? Ощущение солнца на веках? Не знаю, на что это похоже…
Магия.
В камзоле больше не было нужды — одежда высохла прямо на мне. И в руках на плечах нужды тоже больше не было. Их уже и нет, его рук. Но одна вернулась, поддела прижатую воротником прядь волос и медленно вытащила наружу, едва-едва касаясь кожи на шее.
— Вам все еще холодно? — удивился Эдсель. — Вы дрожите.
— Вам показалось.
Я шевельнула плечами, сбрасывая камзол и ощущение от рук.
* * *
Мы шли к таверне, где Эдсель оставил лошадь.
— Почему вы не сказали о волнах, вы ведь знали?
— Я пытался, но вы не стали меня слушать. Здесь холодное течение у самого берега и впадина.
— Можно было обойтись без долгих предисловий.
— Хорошо, — в голосе шуршал гравий. — Я запомню.
Меня наградили угловатой ухмылкой и взглядом из-под ресниц.
— Надо думать, вы не захотите сесть верхом.
— Верно, — с несказанным облегчением проговорила я, а Эдсель погасил улыбку, как свечу колпачком, развернулся, рывком развязал ремни поводьев на перекладине коновязи и, не глядя на меня, направился в обход таверны. Лошадь недовольно фыркнула, дергая головой, но этим ее протесты и ограничились. А у меня возражать вообще оснований не было. Великое дело — улыбка. Настроение Аларда Эдселя, как ветер перед штормом, может мгновенно поменять направление.
И ни слова больше.
Через полчаса я отчаянно жалела, что не надела чулки. Песок попал в туфли, и я стерла ноги. Признаться — расписаться в собственной глупости, ведь я так упрямо отказалась сесть на лошадь. Эдсель, изображая благородство, тоже шел пешком. Верхом ехала моя корзинка. Я переступала ногами все медленнее. Вот между мной и Алардом узкая лошадиная голова с чуткими подрагивающими ушами и блестящей гривой, вот уже шея, грудь и передние ноги. Потом я взялась за стремя, чтобы совсем уж не отстать.
Чулки лежали где-то в корзинке. Впереди виднелся поворот, а за ним будет тот плоский камень. Я планировала присесть и, пусть и запоздало, исправить досадную оплошность. Становилось неловко от того, что мне придется сделать это в присутствии Аларда, хотя на пляже я, задирая подол до колен, и тени стеснения не испытывала, разве что когда стояла в мокром насквозь платье и белье, а он был передо мной и руки касались…
Он и сейчас передо мной. Полшага и между нами не будет ничего, кроме звука метронома. Два удара, один за другим, тишина, снова стук и ничего. Между нами не будет… А так…
Край седла уперся в лопатку, под спиной мягко ходил теплый лошадиный бок.
— Вы нарочно испытываете мое терпение? Упрямитесь,
