Скорми его сердце лесу - Богинска Дара
Его запал выглядел искусственным, как бумажные лепестки сакуры у моей книжной лавки, и я обняла кузена. Он остолбенел и не сразу ответил тем же. Хаори спало с его плеч в траву.
– Ну ты чего?
– Грустить – это нормально, Тоширо. И не хотеть веселиться – тоже. Все в порядке. Давай постоим тут еще. Фейерверки мы все равно увидим.
Он провел ладонью по моей спине, помолчал.
– Ты хорошая, Соль. Вот бы мне тоже быть таким…
– Ты тоже хороший. Мы же семья, забыл, что ли? Хорошесть – это семейное!
Хотела бы я видеть его лицо, но он положил подбородок мне на плечо, и я лишь чувствовала щекой холод его маски.
– Нет, но… Может, могу им стать… – Он выпустил меня из объятий и оглянулся, взял за плечи, зашептал: – Послушай. Внимательно слушай меня. Тебе лучше быть очень осторожной, потому что…
– Тоширо?
Я похолодела от знакомого хриплого голоса. Медленно обернулась.
Передо мной стоял Хэджайм.
Тоширо тут же встал на защиту, закрыв меня собой. Несмотря на всю свою твердость, кузен казался еще мельче и хилее, чем был, стоя перед Хэджаймом.
– Опять ты? – проговорил Тоширо, стараясь сохранить спокойствие. – Что тебе нужно?
– Мне? – Хэджайм засмеялся, звук его смеха был как скрежет металла. Кажется, он был пьян. – Мне нужна лишь одна вещь.
Он приблизился, и я почувствовала, как страх ударил меня в грудь.
– Тебе нечего делать здесь, Хэджайм. Уходи, пока я не позвал стражу, – сказал Тоширо, его голос прозвучал более твердо, чем я ожидала.
– Стражу? – Хэджайм снова рассмеялся, и я поняла, что этот звук навсегда останется в моих кошмарах. – Не нужно. Я всего лишь хочу поговорить.
– Я не хочу тебя видеть. – Я заговорила, чувствуя, как страх переходит в решимость. – Почему ты преследуешь меня?
Хэджайм медленно поднял руку, указав прямо на меня.
– Потому что тебе грозит опасность. Сама подумай. Допусти мысль хотя бы! Если я не убивал Сина, то кто это сделал? И почему?
Смотря прямо в его холодные глаза, я почувствовала, как моя уверенность начинает трещать, как тонкий лед под весом его влияния.
– Ты лжешь. Я закричу, если ты не оставишь меня в покое. Я расскажу о тебе отцу, и он постарается сделать так, чтобы ты поплатился за свои преступления.
Тоширо оглянулся на меня с удивлением. Я сама не знала, откуда берется эта сила, но она была здесь, она была во мне.
Хэджайм хмыкнул, его пальцы сжались в кулак, и он устремил взгляд вдаль.
– Как скажешь. Но я тебя предупредил.
С этими словами он ушел, и я почувствовала, как вокруг нас снова появляются звуки: успокаивающий шум ветра, далекий смех, что не звучал, как карканье и лай разом.
– Ты молодец. Пойдем назад, – спустя какое-то время сказал Тоширо, его голос дрожал.
Я кивнула, но мои мысли были в беспорядке. Спокойствие, которое я обрела в доме дяди, казалось недостаточным. Мое сердце билось быстрее, словно предчувствуя что-то. Что значили его слова? Какое будущее он мне пророчил? Нет, наверно, он просто хотел напугать меня. Пока я рядом с папой, рядом с Тоширо и дядей, мне ничего не угрожало.
Мне надо было в это поверить.
Фейерверк был прекрасен. Удивительно, что к ярким всполохам в небе не приложила руку ни одна лиса-ханъё – они, как известно, большие мастерицы огня и иллюзий, – но дядя сказал об этом с особой гордостью. Алая россыпь вспышек! Раскрывшийся, подобно пиону, взрыв золотых огней! Светлячками взмывающие вверх свистелки, что долетали почти до самой луны!
Пока на небе загорались и мигали бесчисленные искры, отец обнял меня, и мы стояли, откинув головы назад, пока вспышки не превратились в дым и у нас не заболели шеи.
– Красиво, конечно, – протянул тогда отец. По его красному лицу и блестящим глазам я поняла, что пил он что-то покрепче умэсю. – Но ты, дочка, сияешь ярче!
Я цокнула языком и закатила глаза с улыбкой.
– Па-а-ап!
Вверх взмыли несколько бумажных фонариков. На душе стало легко.
Я прекрасно понимала Тоширо. И дядю. Да, любовь делает человека сильнее, потому что за тех, кто нам дорог, мы готовы кусаться до крови. Мы становимся могущественными, когда знаем, что не одиноки.
Глядя на Зрелую Луну, я сложила ладони вместе и тихо попросила ее о благосклонности и благополучии для моей семьи. Тоширо передал мне заранее купленный фонарик, я зажгла его и подтолкнула вверх. Он взлетел.
Луна молчала.
Шепот вечного леса 2
Дух был очень одинок. Он снова был юн, и ему не сиделось в кроне великого дерева. Там, где ступала его нога, трава зеленела, где касалась рука, – оживали побеги. Он умыл лицо в горном ручье, и тот стал чище, чем детские слезы. Из отражения на него смотрел незнакомец, но это ничего. Хранитель был душой леса сколько себя помнил, что ему – лицо в ручье?
Почувствовали его пробуждающую силу и вернулись домой мелкие духи: лисьи огоньки, что однажды войдут в Океан Душ и станут плотью, маленькие кодама с крошечными белыми масками на лицах и те, которых не видно, но слышно в горах эхом. Необщительные и почтительные, они были готовы исполнить любой приказ хранителя. Но, увы, даже самый раболепный из слуг не мог развеять его одиночество.
День за днем он обходил свои угодья, пока не увидел их границы. За тонкими ветвями ирги плясал свет фонарика и звучал плач. Хранитель потянулся к ним, как вдруг на него опустилась тьма…
– Эй, господин? Господин, вы живы?
Он посмотрел на нее и поразился тому, что не выглядит девушка ни лисьим огнем, ни ками и вместо маски носит свое лицо, красивое и напуганное. В руках она трепала старую длинную веревку, которую выронила, стоило ему спросить:
– Ты… умеешь говорить?
Девушка рассмеялась, а хозяин леса посмотрел в ее глаза и почувствовал, что у него есть сердце.
С тех пор она часто приходила, и дух уже не был одинок. Все больше времени он проводил с ней и сам не понимал, что происходит с ним и почему его больше не манит лесная чаща. Для прогулок он заставлял цвести магнолии, кустарники убирали с пути колючие ветви, а робкие олени были покорны и позволяли девушке гладить их теплые пятнистые бока.
Хранитель возвращался в сердце леса лишь изредка, перестал замечать кодама и лисьи огни и днем и ночью в темной зелени он видел лишь цвет ее глаз. Он стал забывать, что был духом и зачем родился вновь.
…Где-то в глуши с великого камфорного дерева сорвался лист.
Искусство любви, покорность в каждом дыхании
И вновь карета тряслась по дороге. Мы пробыли у дяди так мало, что было грустно – и да, тошно. К долгим переездам мой желудок все еще не привык. На языке было кисло, я часто сглатывала и обтирала лицо платком. Даже окно не откроешь, чтобы впустить свежий воздух: провинцию Ворона снова накрыли грозовые тучи. Говоря с отцом, приходилось повышать голос – так громко барабанил по крыше ливень.
– Какая-то очень дождливая пора, да?
– Не нравится мне этот лес… Духи словно попрятались, хотя обычно сами рады со мной пообщаться…
Угу. Ёкаи, в которых обратились жители про́клятой деревни…
– Хорошее место провинцией Ворона не назовут. А ты хотел меня сюда сослать, – заметила я с усмешкой. Отец накрыл мое колено ладонью.
– Я уже понял, что сплоховал. Прости меня. Мы вернемся к Императору, и я снова скажу ему о своих волнениях. Возможно, он послушает…
– Все в порядке, – сказала я. – Было приятно увидеть дядю и поговорить с тетушкой, но… Ты заметил? Люди здесь какие-то злые. И совсем нет ханъё! В столице! Как это возможно? Даже лисьих огней – и то нет.
– Наместник не любит ханъё. Они это знают и выбирают другие места для жизни. В провинции Собаки к западу отсюда наместник-лис, они селятся там. Да и земля там лучше…
Карета подбросила нас на очередном камне. Кони заржали, вскрикнул возница – мы снова застряли в луже грязи.
