Наследник огня и пепла. Том IХ - Владислав Добрый
— Сперат, мне случалось видеть камни сообразительнее тебя! — Я как ни пытался, всё равно не мог на него разозлиться.
— Она изменилась, да, Магн?
Я поймал мгновенный флешбек. Вспомнил Гвену — ту, другую: не рыжую, почти родную, а беловолосую, с надменной красотой и дырой в глазу. После битвы на Древнем Тракте.
— Интересно, — сказал я просто, чтобы он отвлёкся, — что бы Ланс сказал сейчас… Про «красоту мёртвой женщины».
Он попытался засмеяться, но тут же скривился от боли, а потом процитировал по памяти:
— И сказал Ланс Предатель: «Она была слишком смелой, чтобы быть живой. Только посмотрите: даже мёртвая — красива. Редко кому так везёт.»
Мне бы такую память. Может, смог бы запомнить имена конюхов… и того, Усатого.
Я уже быстро «осмотрел» его, приложив руку к шее.
Кинжал, судя по пустым ножнам на поясе, его собственный, торчал в нем чуть выше колена. Кровь пропитывала штаны. Левая рука безвольно висела — сломана. Мой медицинский сканер не нашёл ничего другого. Разве что солидные синяки на спине. Ничего смертельного. Но и ничего хорошего.
— Потерпи, — сказал я коротко.
Выдернул кинжал одним движением, затворил рану магией, чувствуя, как горячее сопротивление живой плоти гасится тонкой холодной волной исцеления.
Сперат зашипел от боли, но держался.
С рукой нужно было повозиться, но я хотел сэкономить магию, поэтому планировал сначала просто совместить кость.
— Давай, Сперат, давай, родной, — пробормотал я и помог ему забраться на Коровиэля.
Коровка вздрогнул от непривычного веса, но стоял стойко, как приличный боевой конь.
Хотя обстановка была душная. Сам воздух будто сгустился.
Я почувствовал это раньше, чем увидел: липкая тяжесть легла на плечи, зашевелились волосы на шее.
Вокруг начали проступать… нити. Чёрные, дрожащие, словно гигантская бахрома. Они тянулись по воздуху, скользили, искали.
Одна из нитей зацепила курятник.
Изнутри раздался жуткий, рваный крик — и сразу оборвался.
На самом деле, сначала закричал петух — резко, страшно, отчаянно. А может, как обычно. Просто тварь в небе давила на психику этими штуками.
В любом случае пронзительный крик петуха развеял морок: я увидел чёрные нити магии. Они коснулись кур — и те стали умирать.
Петух орал не переставая, и по каким-то причинам чёрная магия не могла добить его и пару прижавшихся к нему кур.
В моей голове теснились смутные воспоминания о крике петуха, от которого бежит нечисть. Откуда это у меня? Из Гоголя?
И тут бедный петух подавился криком, захлебнулся слюнями, и прежде чем успел набрать воздуха и закукарекать снова, тёмные нити броском змей впились в него. Не скажу, что эта птица орала приятно. Наоборот. Но тишина, тяжёлая и мёртвая, которая повисла над домами, была ещё хуже.
Я поднял взгляд, ища источник нитей. На фоне неба — тусклого, закатного — дрейфовало нечто. Оно не махало крыльями, а просто висело, словно подвешенное за невидимую нить. И от него исходили эти чёрные щупальца.
Я сжал зубы. Надо этой твари дать уничижительное название. Не тучка. Не медведь. Ладно, подумаю об этом позже. Но оно явно было ближе — и продолжало быстро приближаться.
То ли ему не нравились пентаграммы. То ли эта тварь просто нас учуяла. Важно было одно: времени оставалось мало.
Пока его тонкие нити удерживались на расстоянии сталью доспехов. Но не факт, что это продлится долго.
Если оно подлетит ближе и пробьётся — мы закричим точно так же, как те куры. А потом — тишина.
Я сел на круп Коровиэля, позади седла, где уже сидел Сперат, и потянул поводья. Разворачивая коня прочь.
— Магник! Слушай! А ведь очень кстати, что ты здесь! — вдруг окликнула меня Гвена.
Низкий, густой, урчащий, как мотор дорогого спорткара, голос всё ещё оставался удивительно притягательным. Мы со Сператом синхронно повернули головы к Гвене.
Таким голосом, конечно, только заживо кожу сдирать обещать — а она: «Магник».
Впрочем, продолжила она довольно угрожающе:
— Знаешь, когда я к тебе присоединилась, ты был такой милый, такой наивный. А теперь ты злой. Вот Сперат — добрый. А из тебя злость так и сочится. Но наивным ты быть так и не перестал. Как тебя провели, эти старики в Таэне? Услышали про тебя, про Абеляра, пообещали Абеляра — и привели тебя, как барана на верёвке, к этому немощному владыке в подвале. Ты сам видишь, как превратился из того, кто выбирает свой путь, в опутанного цепями раба. Золото. Дети. Город…
Она замерла. Глубоко вдохнула.
— Разве ты делаешь это не ради людей? — слегка растерялся я.
Я уже и забыл про Абеляра. Почему она вообще об этом вспомнила? И если я ошибся в её мотивах, то что она тогда замыслила?
— Я делаю только то, что мне нравится, человек, — вот сейчас из её голоса окончательно ушло всё человеческое. — И я жажду силы. Знаешь, что ценится в моём мире? Могущество. Знаешь, откуда берутся демоны? Их создают из душ людей в Кузне. В сердце цитадели каждой из пяти оставшихся армий стоит Кузня. Мы призываем, выманиваем из этого мира души — и приносим их на Наковальню душ. И там они куются, пока не станут одними из нас. Но сильнее… сильнее мы становимся только, поглощая эманации человеческих душ.
Воины жаждут страданий. Я — похоти…
Она говорила торопливо, сбивчиво, даже как-то испуганно посматривая по сторонам. Чёрные нити скользили рядом с ней, но пока не причиняли вреда. Как и другая магия нежити: либо она не действовала на неё, либо пока не смогла преодолеть её природную сопротивляемость.
Но боялась она явно не нитей.
Гвена нервно облизнула клыки.
— Оно блокирует чужую магию, — высказал свою догадку я. — Давай, больше откровений. Если не сработает — так хоть расскажешь. А то я уже снова готов к вам в ад спуститься, так интересно, как у вас там всё устроено…
— Каждый человек немного Владыка, — заторопилась Гвена. — Его желания, даже мысли, совсем чуть-чуть меняют мир. И его самого. Мы можем это собирать. Воины собирают ужас и страдание. Мы — похоть. Другие — алчность… Вот почему меня сковали. За долгие годы я накопила великую силу. И мне бы стать — если не во главе армии, так хотя бы во главе крыла… Вот только места все заняты…
Она хихикнула.
Хотя звучало это гораздо ниже, манера осталась именно гвеновская: её лёгкое хихиканье перед боем.
